признаться, откуда он знает, и рассказать, как он сам вбил такой гвоздь в кадавра, и Даша снова будет смотреть на него своим мерзким, осуждающим взглядом и назовет дебилом.

Иногда он писал ей сообщения в мысленном чате: «Как же с тобой тяжело, ты бы знала! Я люблю тебя, но иногда ты просто ужасная сестра. С тобой я всегда чувствовал себя человеком второго сорта, и тебе нравилось твое превосходство, ты наслаждалась им».

Он постоянно возвращался к той записи, которую она оставила, к ее признанию, и ему было грустно. Наверно, если бы он все еще помнил дочь и что-то чувствовал к ней, признание сестры привело бы его в ужас, разбило бы сердце. Но правда в том, что, когда Даша рассказала ему, как бросила Настю умирать в котловане, Матвей подумал только об одном — что совершил ужасную ошибку, когда купил тот гвоздь и вбил в кадавра. Теперь любая, даже самая ужасная история про Настю не вызывала в нем отклика, как будто гвоздь Самаэля отключил какую-то важную часть его души, и он, Матвей, теперь не совсем человек. Наверно, как-то так ощущаются последствия лоботомии. Память о Насте возвращалась к нему ненадолго лишь раз в году, в годовщину ее смерти — ему действительно становилось очень плохо, и он по привычке заедал свое горе.

>>>

Звонил диспетчер, сообщил, что за городом увяз в грязи грузовик, надо сгонять вытащить, там какие-то серьезные люди, услугу оплатили на весь день.

— Ого, ни хера себе Ротшильды, — Захарыч развернулся через двойную сплошную и дал по газам.

Черный импортный грузовик показался впереди, когда они уже съехали на проселочную. Был ранний март, распутица, все знали, что за город соваться глупо — дорог, считай, нет, сплошное глиняное месиво, огромные вязкие лужи в колеях. Грузовик был небольшой, кузов затянут брезентом. Два мужика стояли на обочине, брюки обоих заляпаны рыжей грязью. Матвею почему-то показалось, что они похожи на ментов, хотя он точно не смог бы объяснить почему.

Захарыч аккуратно проехал по обочине, опустил стекло.

— Здоров, мужики.

— Привет, начальник, — сказал один из них. Он курил, не вынимая сигарету изо рта. Сигарета прилипла к нижней губе, как во французском фильме. Сам мужик был похож на молодого Бельмондо и, кажется, знал об этом сходстве и всячески старался его подчеркнуть. — Увязли вот. Выручайте.

Матвей с Захарычем выбрались из кабины, натянули болотники и захлюпали к грузовику. Матвей наклонился, на глаз оценил масштаб трагедии: задний мост почти целиком увяз — эти дебилы продолжали газовать, даже когда было ясно, что выбраться без помощи не вариант.

Матвей с Захарычем переглянулись и без слов обменялись мнением о клиентах.

— Что думаете, ребята? Вытащим? — спросил второй мужчина, он был худой и мелкий, в очках в роговой оправе и коричневом свитерочке с ромбиками и торчащим воротником клетчатой рубашки. Он был немного похож на Шурика из «Кавказской пленницы».

Матвей схватился сзади за борт грузовика и подтянулся, хотел посмотреть внутрь.

— Э, слышь, ты че делаешь? — заорал Бельмондо.

Матвей обернулся на него.

— Я должен знать, сколько в нем веса. Вы везете что-то?

— То, что в кузове, тебя не касается. Твоя работа — из грязи тащить.

На первый раз Матвей пропустил грубость мимо ушей, он всегда давал ушлепкам второй шанс; продолжит козлить — по рогам получит.

— Я варианты прикидываю. Лебедкой вас тянуть или по старинке канатом. Ща мы вас назад потянем лебедкой, а у лебедки предел прочности, прикинуть надо.

— В смысле назад? — засуетился Шурик. — Мы вперед едем, под гору. Боря, скажи им.

— Нам надо вперед, — с дымом выдохнул Бельмондо. — Зад нас не интересует.

Матвей с Захарычем переглянулись с видом взрослых, которые пытаются втолковать туповатому ребенку очевидную вещь.

— Дружище, ты прикалываешься? Сейчас март, вы на своем пердоходе в первой же луже встали. Ты про распутицу слыхал вообще? Кто тебя дальше тягать-то будет?

— Ты, — сказал Бельмондо. — Тебя для этого и вызвали. Вот и тягай. Дружище.

— Ясно, — сказал Матвей и зашлепал по грязи к эвакуатору, Захарыч — за ним.

— Э, вы куда?

Матвей запрыгнул на ступеньку эвакуатора, по одному стянул болотники и закинул в грузовой отсек.

— Во циркачи, — бормотал Захарыч, запрыгнув следом в кабину. — Как думаешь, шо у них там, в кузове?

— Мужики, погодите!

Матвей смотрел в зеркало: Шурик шагал к ним прямо по коричневой жиже, чавкая кедами, его брюки были чуть не до пояса в глине. «Их уже не спасти, только выбросить», — подумал Матвей.

Шурик схватился за зеркало, подтянулся, заглянул в кабину.

— Слушайте, не обижайтесь на Борю. У нас сегодня день тяжелый, сами видите. У нас две машины, одна проехала и уже ждет под горой, а мы вот. Без вас никак, мужики, серьезно.

— А че ж вторая машина вас не вытащила?

— Мы боялись, что и она увязнет. Отправили дальше, а сами вас вот ждем.

— А в кузове у вас шо? — спросил Захарыч.

— Я не могу сказать, это секретная… — Матвей завел мотор, и Шурик, заикаясь, заговорил с удвоенной скоростью. — Саркофаг! В кузове саркофаг!

Матвей заглушил мотор.

— Чего?

— Мы из института изучения мортальных аномалий. Наша задача доставить саркофаг и провести испытания, там кадавр стоит, мы до него добраться пытаемся.

Матвей вздохнул.

— А сразу сказать не мог? Стоите тут, залупаетесь.

>>>

Через час эвакуатором дотащили несчастный грузовик до стоянки под горой. Второй грузовик уже стоял там с открытым кузовом, из него выгружали горы всякого оборудования: огромные газовые баллоны, бобины с армированным шлангом, еще какие-то провода и пульты.

Матвей дернул ручник, спрыгнул из кабины на землю. К грузовику Шурика тут же как муравьи подбежали рабочие в комбинезонах, открыли кузов и начали выносить из него листы