– Павел, стой. – Костыльухмыльнулся. – Девушка нам что-то хочет сказать.

– Я хочу сказать, что не нужно никогоубивать. Закрывай свой гостевой дом. Я буду жить в твоем доме…

– Умница. Павел, по поводу финансиста всеотменяю. Пусть пока живет и радуется. Может, познакомится с кем, влюбится,женится, детей нарожает. Парень молодой. У него вся жизнь впереди…

Этой ночью, после любовных утех с Костылем, ядолго лежала без сна, никак не могла сосредоточиться и хоть о чем-нибудьдумать. Я выпила кучу обезболивающего, но у меня по-прежнему страшно болелащека, боль отдавала в затылок. Казалось, моя голова разлетится на части. Азатем у меня началось что-то вроде бреда. Мысли путались, сознание меркло. Япосмотрела на Костыля. Он спал и сладко похрапывал. Наверно, ему снилисьхорошие сны. С трудом поднявшись с кровати, я подошла к зеркалу и посмотрела насвое отражение. Из зеркала на меня смотрела девушка с разрезанной щекой, в ранезапеклись сгустки крови. Я попробовала закрыть рану волосами, но она былабольшая, доставала почти до губы. И вдруг из моей груди вырвался пронзительныйкрик. Вырвался сам, против моей воли, и я с грохотом упала на пол.

– Я не хочу жить! Я не хочу жить!Господи, забери меня к себе! Господи! Господи, сжалься надо мной! Господи!!! Зачто ты меня так, Господи?! Ну что я тебе сделала плохого?!

Я каталась по полу, билась в истерике. Костыльвзял меня на руки, перенес на кровать и попытался успокоить.

– Нина, ну успокойся, пожалуйста…Успокойся. Я же рядом. Я никуда не ушел. Я же тебя не бросил…

– Женя, убей меня, пожалуйста.Убей!!! – слезно молила я Костыля и плакала еще громче.

– Ну успокойся, родная моя, я же рядом. Ярядом… Все хорошо, вот увидишь, что все будет хорошо…

– Ничего не может быть хорошо! Ничего!!!

– Родная, я обещаю тебе, что все будетхорошо…

– Женя, у тебя же есть пистолет. Не мучайменя, убей. Я тебя умоляю, убей меня… Убей…

– Родная, успокойся. Я рядом, и я хочу стобой жить…

– Нет! Это будет не жизнь. Это будутмучения!

– Тебе так только кажется, тяжело будет вначале. А затем… Затем ты увидишь, что все наладится, и все будет хорошо.

– Нет, Женя! Нет! Нет. Нет!!!

Костыль встал, полез в тумбочку и досталоттуда одноразовый шприц.

– Сейчас я тебя уколю, и тебе будетлегче.

– Что ты хочешь мне вколоть?

– Я хочу сделать так, чтобы тебе былолегче. Сейчас ты успокоишься. Сейчас… Сейчас…

– Вколи мне яд. Я тебя умоляю. Вколи мнеяд.

Я даю Костылю руку и закрываю глаза. Ячувствую, как мне становится хорошо, спокойно, в моей душе распускаютсякрасочные цветы, поют экзотические птицы.

– Нина, тебе хорошо? – доносится израйского сада голос Евгения Александровича, который почему-то кажется такимродным и таким любимым. А Сергей далеко… Сергей очень далеко… Он так далеко,что мне уже никогда не дотянуться до него рукой, и он не настоящий. Простокакое-то видение, словно я его придумала, создала в своих мыслях, в своихфантазиях. Его не было. Его никогда не было…

– Мне хорошо… Хорошо… – Я улыбаюсь иищу Костыля руками…

А затем я увидела себя юной девочкой сосмешными жидкими косичками и вздернутым носиком. Я сижу у мамы на коленях, онагладит меня по голове. Я трогаю свои косички и спрашиваю обиженным голосом:

– Мама, почему у меня такие косичкижидкие? У других девчонок вон конские хвосты, а у меня три волосины.

– Ничего страшного, – успокаиваетменя мама.

– А почему у меня нос такой вздернутый,как картошка? У других девчонок носы такие красивые!

– Это все глупости, – улыбаетсямама.

– А веснушки? Откуда у меня эти веснушки?У меня же волосы не огненные?

– Они с возрастом пройдут, отбелятся. Ихне будет. Это все не главное, доченька.

– А что же главное?

– Пусть у кого-то гуще волосы, красивеенос. Пусть у кого-то нет веснушек. Зато у тебя есть и будет то, чего нет удругих девочек.

– А чего нет у других девочек?

– У тебя есть исключительная судьба. Тыособенная. Ты всегда должна знать, что ты особенная. Даже в родильном доме тывыделялась среди всех детей. Ты не похожа на остальных, и ты никогда не будешьодной из серой массы.

Тогда я еще не могла понять, о чем говориламоя мама, но я смогла это запомнить. Я уткнулась ей в грудь и почувствовала,как мне тепло. Дом, приятные запахи и родная мама… Как же хорошо… Как хорошо…

Я не знаю, как я прожила следующие два дня.Иногда я впадала в панику или депрессию, но Костыль тут же делал мне укол, откоторого мне становилось значительно легче. А затем он повез меня в клинику,мне сделали пластику, чтобы убрать шрам. Правда, операция прошла не совсемудачно, и мне пришлось пролежать в клинике месяц. Весь месяц в клинике дежурилодин из людей Костыля, поэтому я даже не помышляла о побеге. Костыль приезжалко мне через день. Привозил цветы, фрукты и говорил, что я стала простокрасавицей. Я просила у него зеркало, смотрела на свое отражение и отмечала, чтоот прежней красавицы не осталось даже следа. Шрам стал поменьше и потоньше… Ноон остался. Порез был очень глубоким, и врачи ничего не могли поделать. Когдаподошло время к выписке, я тихо спросила:

– Как там Сережа?

– Нормально, – даже не смутился Костыль.

– Что значит – нормально?

– Жив, здоров, работает. У него работывсегда много. Ты же это знаешь.

– А обо мне он хоть иногда вспоминает?

– Каждый день, – уверил меняКостыль. – А раз в неделю, исправно, каждое воскресенье, ездит к тебе накладбище. В прошлое воскресенье оградку покрасил, цветы посадил. Одним словом,облагораживает твой участок, так сказать.

– На какое кладбище?

– На обыкновенное. Мы же тебя похоронили,Нина.

– Как это? Когда?

– Ты ж еще месяц назад погибла вавтомобильной аварии. Тебя уже месяц как в живых нет. Тебя вообще нет:Понимаешь?

– Не понимаю.