Сюрреалистичность картины усиливали шевелящее волокнистыми облаками зеленоватое небо и странные звуки, размытые, идущие словно из огромной бочки.

Степаном двигала неведомая и могучая сила. Нет, он сам стал этой силой. Казалось, перестань повторять строку из «Канатчиковой дачи» – и ухнешься в какую-то бездну. Нечто темное, совершенно нечеловеческое поднималось из глубин его души.

«Зов, – вдруг промелькнуло у Степана, – неужели это правда?» Голову тут же обдало жаром, в глазах потемнело, из горла вырвался нечленораздельный, но явно боевой клич. «То тарелками пугають, – зашептал Степан, – дескать, подлые летають, то у вас собаки лають, то руины говорять…»

Окрестности приняли мутные, но все же отдаленно знакомые очертания.

Иван-бурят говорил как-то, что каждый человек раз в жизни чувствует зов. Вдруг просыпаешься и понимаешь, что участвуешь в какой-то огромной мистификации. Мир представляется нереальным, будто вдруг ты оказался на сцене, все роли распределены, а тебе дать забыли, и ты вынужден импровизировать, но по каким-то чужим, непонятным правилам… Жизнь, твое собственное тело, декорации, коими щедро снабдил площадку неведомый режиссер, больше не кажутся незыблемыми. Земля качается под ногами, не на что опереться. Ты озираешься, пытаясь найти хоть что-нибудь реальное, но вокруг лишь бутафория и движущиеся манекены…

Большинство заставляет себя забыть об этом странном чувстве, возвращается к привычным делам. А тот, кто не забывает, по словам бурята, становится шаманом, ежели, конечно, найдет путь к духам. Для того чтобы неофит нашел этот путь, обычно проводится обряд инициации, но некоторых духи выбирают сами, входя в них. Бурят намекал, что Степан как раз и относится к этим «некоторым». Да, Белбородко не верил, зато теперь, похоже, начинает…

Зеленоватое месиво приближалось. Степан начал различать отдельные фигуры. Никакая это не амеба, а великое множество зеленых человечков, почему-то решивших поубивать друг друга. Еще минута – и он врежется в эту бурлящую массу, орущую на сотни голосов.

Он видел все в замедленном темпе. Невероятно медленно навстречу ему разворачивали коней трое всадников, копыта неторопливо отрывались от земли, всадники мелкими рывками привставали на стременах. Время удивительным образом растянулось. У Степана возникло чувство, будто он находится посреди заводных игрушек, пластмассовых солдатиков, которые вдруг научились двигаться. Стоит кинуть в них мячом или цветным кубиком, и разлетятся…

– «У него пр-р-риемник Грюндик!!!» – вместо боевого клича выкрикнул Белбородко и, пришпорив скакуна, налетел на заторможенных хазар, принялся охаживать их палицей.

Это был не бой, а избиение. Один из зеленомордых немного выдвинулся вперед, марионеточным судорожным движением занося саблю. Но удара не получилось, Степан успел несколько раз, крест-накрест, садануть палицей по его голове, вминая вычурно-ужасную и потому кажущуюся нелепой маску в лицо, дробя висок под наушем. «Пластмассовый воин» свалился с коня, несколько раз дернулся и застыл. Другой степняк вознамерился проткнуть Степаново горло, наметился клинком, закрываясь, как он, наверное, думал, круглым щитом. Степан только хмыкнул. Странные они, неужели и вправду верят, что с такой скоростью передвижения можно на что-то рассчитывать даже в самой обычной драке?! Степан чуть отклонился, привстав на стременах, и от всей души обрушил палицу на кольчужную бармицу. Бронь выдержала удар, чего нельзя сказать о шее. Хрустнули позвонки, голова всадника безжизненно отвалились назад, он обмяк в седле, отпустил поводья, и конь плавно поскакал прочь.

Всему этому должно быть какое-то материалистическое объяснение, конечно, если происходящее не есть обычные глюки… И у Степана таковое объяснение мелькнуло в голове: неким образом время не замедлилось, да и мир вокруг не изменился, это его восприятие стало другим. Кто сказал, что мир – это то, что мы видим глазами? Это всего лишь малая его толика, да и глаза вовсе не «видят», а всего лишь преобразуют волны видимого спектра в слабые электрические сигналы, которые по нервным волокнам идут в мозг, а мозг строит картинку. Кажется, так. Летучие мыши, которые ориентируются по ультразвуковым волнам, «видят» совсем иначе, чем мы. Животные «чуют» опасность и заранее уходят из гиблого места. Птицы способны найти дорогу к зимним гнездовьям без навигационных приборов. Это свидетельствует о том, что у них предвидение является самой привычной и обыденной вещью. Вероятно, и у Степана благодаря лихому снадобью, духу-медведю, буйному помешательству или еще чему-то открылось нечто подобное. Относительно причины оставались большие сомнения. Конечно, время не замедлилось. Просто он ВИДИТ то, что произойдет, еще до того, как оно произойдет, а что до зеленоватого спектра, скорее всего, это плата за сверхчувственное восприятие… Противно, конечно, но можно и перетерпеть.

Степан почуял опасность. Инстинктивно развернулся всем корпусом. Как раз вовремя. Аккурат на темя опускался раздвоенный язычок боевого кистеня. Но опускался медленно! Белбородко отклонился, подставил палицу под кожаные ремни, и они намотались на оружие. Степан рванул, и кистень вылетел из рук хазарина. Восходящим движением Белбородко впечатал навершие дубины во вражий подбородок с такой силой, что всадник вылетел из седла.

Живых хазар поблизости не осталось, но зато впереди их было великое множество. Белбородко дал шпор мерину и направил его в кипящее скопление тел.

Главное, не перепутать, кого бить. Тому, кто управлял телом, было все равно, а вот Степану – нет. Едва не проломив вихрастый затылок, мелькнувший внизу (это свой), Белбородко натянул поводья. Конь вздыбился, тараня копытами бок вражеского скакуна. Тот шарахнулся, конечно, если так можно сказать о перемещении огромной зеленой черепахи. Белбородко выдернул из земли рогатину – подходящий размерчик – и ткнул в зеленого человечка. Попал – навершие пронзило вражью шею. Белбородко рванул, но вместо того, чтобы выдернуть жало, сбросил всадника с седла. Лишь когда обмякшее тело коснулось земли, острие освободилось…

Чувство у Белбородко было такое, будто он играет в компьютерную игру на машине, которая не удовлетворяет системным требованиям – персонажи двигаются рывками, звук и графика не выдерживают никакой критики… а играть почему-то необходимо!

И Степан кого-то бил палицей, кого-то колол рогатиной, кого-то топтал конем… Надо, значит надо!

Вдруг по всему телу снизу вверх прошла ледяная волна и собралась мурашками на затылке. Зеленоватое марево улетучилось. Он оказался на поле, усеянном трупами. Вокруг Степана образовалась полянка – вокруг метров на десять ни одной живой души, за исключением душ лошадей, неприкаянно бродящих без седоков. Битва клубилась на границе с «полянкой», на Степана же никто не покушался, чему он был несказанно рад.

Он вздохнул полной грудью и, почесав затылок, посмотрел на облака. Белые, как обычно. И солнце – обычное. И люди не зеленые. «Был лютый корень, да весь вышел, – подумал Степан, – или дух-медведь из меня вышел. Один черт. Теперь придется расхлебывать самому, без потусторонней помощи».

Впрочем, в глубине души теплилась извечная русская надежда: авось не придется расхлебывать, авось пронесет. Может, какое-нибудь затмение начнется, или наводнение, или землетрясение, или дождь кислотный, – и воинственная толпа разбежится по полю с дикими криками. А Степан огородами, огородами… «Могло быть и хуже, – ухмыльнулся Белбородко, – депрессняк не мучит, как после общего наркоза, и за то спасибо. Хотя немного мутит, видать, отравился. А нечего позволять себя мухоморами кормить, чай, не маленький!»