Жизель придвинула стул, чтобы Абигэль села. Сама она устроилась рядом в кресле на колесиках, которое было, наверно, таким же старым, как карнавальные маски.

– Рассказывай.

– Это связано с моей дочерью. Джош Хейман страдает распадом психики. Он отказывается общаться, но рисует целыми днями. Среди его рисунков я обнаружила татуировку, которая была у Леа на лодыжке, – маленькую кошку с одним белым и одним черным ухом.

Абигэль показала фотографию лодыжки Леа из Института судебно-медицинской экспертизы в своем мобильном телефоне.

– Вот такая, почти точь-в-точь. И он использовал в своем романе выражение «Жемчужинка Любви». Этим прозвищем называла Леа только я.

Жизель была не из тех, кто выказывает свои эмоции, но ее лицо каменного идола с острова Пасхи помрачнело.

– Что ты накопала? – спросила Абигэль.

Молодая пенсионерка тронула указательным пальцем тактильную панель ноутбука. Экран засветился. Она открыла меню.

– Ты, конечно, об этом не распространяйся, но я прихватила массу программ жандармерии, когда уходила на пенсию. Сама понимаешь, не факт, что у меня было бы разрешение. У моего мужа жизнь – сад, а у меня… – она показала на компьютерное оборудование, – все это. Жак думает, что я тут ищу кулинарные рецепты и тому подобные глупости, а я тем временем передаю информацию полицейским, анонимно…

– Ты продолжаешь работать.

– Ты знаешь, что такое уйти на пенсию, потерпев неудачу? Нет ничего хуже. Кажется, что ты горбатился почти сорок лет зря. Бросить коллег и посиживать себе в кресле… Не могла я сидеть сложа руки и только печь яблочные пироги. Короче, благодаря этим программам я обнаружила десятки скрытых папок в ноутбуке твоего писателя. Это компьютер педофила, Абигэль. Машина, битком набитая омерзительными картинками.

Дрожь пробежала по телу Абигэль с головы до пят. Жизель кликала на картинки наугад, и психолог заставляла себя на них смотреть. Юные безымянные лица, из всех стран, всех возрастов, в унизительных позах, маленькие жертвы сексуальных хищников. Пенсионерка взяла пачку папиросной бумаги и табак из купленной в Бельгии коробки.

– Ничего, если я закурю?

– Фред курит больше тебя, а я терплю.

Жизель ловко свернула самокрутку.

– Я еще далеко не все просмотрела, но скажу навскидку, что там несколько десятков тысяч картинок педопорнографического характера. Хозяин этой машины, Джош Хейман, занимается этим, похоже, больше пяти лет, судя по датам самых давних файлов. Картинки разного происхождения, из разных стран, без предпочтений пола и возраста. Чудовищная мешанина. Некоторые педофилы очень организованны, они создают прекрасные альбомы, классифицируют по возрасту, по полу, по национальности, а твой Хейман ничего не сортировал. Это какая-то патологическая страсть к накоплению, он почти заполнил свой жесткий диск.

– Там есть… видео?

– Да, и немало. Любительские фильмы, сделанные мобильным телефоном или дешевой камерой, по крайней мере те, что я видела. Нужно еще немного времени, чтобы все проанализировать, все посмотреть. Рыться в таком компьютере – все равно что косить футбольное поле бритвой, если ты понимаешь, что я хочу сказать.

Она встала, открыла окно и прикурила, держа сигарету в пожелтевших пальцах.

– Ненавижу этих грязных свиней.

На чердаке было тесно, не повернуться. Мало света, нездоровая духота, сероватые лица манекенов, убийцы, смотревшие со стен. Музей пыльных ужасов.

– У Хеймана одна стена в спальне и целая тетрадь были исписаны знаками – кружками, квадратами, треугольниками. Ты не заметила ничего такого в компьютере?

– Нет. Во всяком случае, пока.

Хлопнула дверь. Жизель выглянула в окно:

– Черт! Жак вернулся…

Она заперла дверь на засов и снова уселась в свое кресло.

– Он сюда не заходит, но как знать… Достаточно одного раза.

Абигэль не разглядела педофила за жирным, потным лицом Жантиля. Она всматривалась в его глаза и ничего в них не увидела.

– Пять лет назад, говоришь, самые давние файлы…

– Априори да.

– Издатель сказал мне, что Хейман начал писать свой роман где-то в середине две тысячи четырнадцатого. Его история начинается как наше расследование и заканчивается педофильской бойней. Повествование меняется, и это тесно связано с переменами в поведении автора. Где-то в середине книги стиль становится резким, слог отрывистым, и автор погрязает в ужасах. Чувствуется, что с Хейманом что-то произошло.

– Наверняка в результате всего этого, – отозвалась Жизель, показав на экран. – Писательство – это всегда сублимация.

– Да, но ведь Хейман смотрел такие картинки уже несколько лет. Почему у него поехала крыша в середине романа, когда начиналась его история вполне классически?

– Просто переполнилась чаша?

– Я не уверена. Есть еще одна вещь, которую ты должна знать. Сразу после выхода книги писатель отрубил себе все пальцы гильотиной собственного изготовления.

Жизель затянулась сигаретой. Ее каменное лицо скрылось за дымовой завесой.

– А… Ничего себе!

– И заснял себя на видео. В какой-то момент в записи слышен то ли писк, то ли плач… Я думаю, что Хейман перевел взгляд на этот ноутбук, подключенный к огромному телевизору. Возможно, он смотрел на кого-то и кто-то смотрел на него.

– Ребенок?

– Я склонна так думать, учитывая содержимое его компьютера. Сразу после этого он прошептал: «Прости», и нож гильотины обрушился на его руки.

Жизель поморщилась:

– Всякого я наслышалась за мою карьеру, но чтобы такое… Как бы то ни было, этот тип дрочил перед мерзкими фотками. По мне, так ему нет прощения. Пусть сидит в психушке до конца своих дней. Потому что, с пальцами или без них, он опять возьмется за свое.

Жизель всегда рубила сплеча.

– Он изувечил себя в конце марта, – продолжала Абигэль. – Вот на этом времени мне бы хотелось, чтобы ты сосредоточила свои поиски. И потом, я уже тебе говорила, случился настоящий перелом на середине книги, то есть где-то в конце две тысячи четырнадцатого… Посмотри в истории, в файлах, в видео, нет ли чего примечательного в эти два периода.

Зажав губами сигарету, Жизель записала все на стикере. Абигэль почувствовала, что она польщена порученной миссией.

– О’кей. Там и буду искать. Возможно, педофил приглашал детишек к себе, если ты понимаешь, что я хочу сказать. Вечеринки с леденцами и лакричными палочками. Может быть, он тоже снимал на видео или принадлежал к какой-нибудь сети?

– Пока трудно сказать. Ты не знаешь, есть ли у него аккаунт на «Фейсбуке»?

– Я еще не успела толком посмотреть, но да, видела в его избранном.