– Когда ты назвал меня знахарем, я не возражал. Знахарь – это не колдун. Наименование знахарь от слова «знать» происходит. Так же, как и ведун от «ведать» корень имеет. За свою жизнь я немало узнал, многому научился. Умею немножко ворожить. Совсем чуть-чуть. Ваши вейдадоты куда как больше меня знают и умеют. Но слегка в будущее заглядывать я научился. Не для себя одного стараюсь. Для всех своих собратьев. Предупреждаю по мере сил. Как в народе говорят: знал бы, где упадешь, соломы натрусил бы. Так, юноша?

– Может, и так…

– А ты бы, скажешь, не хотел хоть чуть-чуть будущее провидеть?

– Хотел бы. Чего врать? Только странно мне это все. Как можно в будущее заглядывать? Точно ты колдун.

– Не колдун, а знахарь. Есть у меня котелок особый. С виду простенький, но с хитростью. Когда-то, давным-давно, мне его один ворлок подарил. Русский паренек. Но дружбу с викингами-урманами водил. Он из Англии плыл искать страну Свальбард[127]искать. С ним мой старинный приятель – сакс Вульфер.

– Тоже оборотень?

– Оборотень. Скрывать не стану. Так вот, о котелке. Они его отняли в Нортимбраланде[128]у одной чародейки. Ну и мне на память оставили. Чтобы им пользоваться, много ума не надо. Знай, травы сушеные в воду кипящую подкидывай. Главное, не забыть, что за чем сыпать надо.

– А говорил, что не колдуешь!

– А я и не колдую. Ты корабль построить можешь? Ну хотя бы ладью-насад?

– Нет… – Вилкас так замахал головой, что затылок отозвался острой болью. Парень едва не застонал, но сдержался, закусив губу.

– А плыть на нем по морю?

– Плыть-то смогу, а вот с парусом управляться – вряд ли.

– Верю. Но, думаю, если бы знающий человек показал тебе, что да как, ты при попутном ветре до места добрался бы. Так, юноша?

– Может, и добрался бы…

– Точно добрался бы. Ты – парень смышленый. А почему же я с котелком не управлюсь? Он попроще паруса будет, как ни крути. А травы собирать я и без того умел. Горлянка, пусторосль, семисильник, щитовник… Опять же – мухомор, хоть он и не трава, а гриб. Трипутник, горицвет, чернобыльник, росица, волчья ягода. Хотя это тоже не трава…

– Как бабка-ворожка, – усмехнулся литвин. – Была у нас одна…

– Во! Видишь! Ты же ворожку не держишь за чародейку?

– Нет.

– И я тоже не колдун. Воды в костер набрал. Щепы осиновой да березовой нащепил. Вскипятил и снадобья побросал. А уж дальше дело в котле. Он мне все и показал.

– Что показал?

– Картинку показал. Как во Смоленском княжестве смерды будут на проезжих купцов нападать. Да не наживы ради, а просто озверемши. Этого я оставить никак не мог. Людей лечить надобно…

– А как?

– Верные вопросы задаешь, юноша, верные. Вот и про это же подумал. Стал еще ворожить помаленьку. Тогда мне котелок показал, как из франкской земли на Русь обоз идет. Четыре подводы да в сопровождении человек эдак две дюжины. Не слышал о таком?

– Нет! – твердо ответил Вилкас, глядя Финну прямо в глаза.

– Ну, это не беда, юноша, не беда.

– Вот в том обозе едет средство от любой хвори.

– Да ну? Быть не может!

– Почему?

– Не бывает средства, чтоб от любой хвори помогало.

– Бывает, юноша, бывает. Панацея[129]называется. Сарацины его аль-иксир зовут. Латиняне – красным львом. Кто-то считает, что это – жидкое золото. Кто-то – сбор из дюжины дюжин разных трав и корней.

– И что, его так запросто везут в телеге? – продолжал сомневаться парень.

– Не его, я думаю. Скорее всего везут книгу или свиток, где написано, как его приготовить.

– Ну, может, и везут… А толку с того?

– Правильно рассуждаешь, юноша, правильно. Я тоже так рассуждал. Поворожил еще маленько. Котел показал мне парня. Я увидел, как он встречается и беседует с одним из франков, что обоз сопровождают. У того парня была примета: два ножа, сделанные вроде трезубцев, и кукла тряпичная.

– Никита!

– Значит, его Никитой зовут?

Вилкас прикусил язык, да поздно. Пришлось угрюмо кивнуть.

– Вот видишь, юноша, а ты говорил – твоя кукла… Решил я тогда у твоего Никиты помощи просить. Авось не откажет старику в такой малости, как состав снадобья?

Литвин молчал. Старик ошарашил его небывалым рассказом. И хотелось бы поверить, да боязно. Не может быть, чтобы колдун – а он по-прежнему считал Финна колдуном – своего интереса в деле не имел. Не бывает такого… Наврет с три короба, наобещает, а сам обманет. Как говорится, мягко стелет, да жестко спать.

– Ты, юноша, не торопись с ответом, – будто прочитал его мысли ведун. – Подумай. Мне спешить некуда. Зря я, что ли, Саво, Карьялу, Ингрию, Виру[130]пешком прошагал? В мои-то годы… Я тебе помогу до Смоленска добраться. А там уж сыщи Никиту, да поговори с ним. Пускай уважит старика. Добрый поступок ему на небесах зачтется.

Упоминание о Царствии Небесном не понравилось Вилкасу еще больше, чем прочие слова Финна. Но он не подал вида. Попробуй такому возрази – сей же час волков натравит! Ишь, лежат, облизываются, глазищами сверкают. Парень кивнул и заслужил одобрительную улыбку колдуна.

Наутро они отправились к Смоленску. Шли не по торному тракту, а напрямик. Через ельники и дубравы. Через буреломы и овраги.

Вилкасу казалось, что это – глупая потеря времени, но он молчал. Слушал неторопливую речь старика, который по дороге еще многое поведал ему о разных оборотнях. И о людях, которые в звериное обличье перекидываются. И о зверях, принимающих человеческий облик. И о совсем уж удивительных существах, обитателях загадочной Волшебной страны, по желанию превращавшихся вообще во что угодно, хоть в пенек трухлявый.

В душе литвина зрело твердое решение – вначале разыскать Никиту, Улан-мэргена и брата Жоффрея, поведать им о просьбе северянина, а там будь что будет. Пускай решение они принимают. Кто он? Слуга, оруженосец… А они наделены доверием князя Московского, Ивана Даниловича.

Финн попрощался с ним рано утром, после очередной ночевки. Махнул рукой на закат: туда, мол, шагай, не заблудишься. Не стал даже лишний раз напоминать, чего хотел от Никиты. Должно быть, доверял. Вилкас, сохраняя серьезность на лице, в душе едва не расхохотался. Вроде бы пожилой человек. Сколько лет по земле ходит? По его же словам, очень много. А такой доверчивый. Ни клятвы не взял, ни побожиться не заставил.