Он шел по улице медленно, понемногу отдаляясь от дома. Он настойчиво пытался побороть свои мысли и ощущения, и ему показалось, что это ему удалось. Но чтобы это удавалось ему и дальше, нужно идти осторожно и неторопливо, будто по краю обрыва, на дне которого бушует огонь, и любое неосторожное движение или легкий порыв ветра могут привести к падению. Он знал, что рано или поздно упадет и сгорит в мучениях, но настойчиво шел, осмотрительно и не спеша, чтобы не свалиться на улице.

Если бы Максим Николаевич оглянулся в сторону дома, то увидел бы Люду, провожавшую его взглядом из окна на втором этаже. Но ему не пришло в голову оглянуться, как не могло прийти в голову, что в душе Людмилы в эти минуты вспыхнула искра печали. Он не обернулся, несмотря на сильное желание Люды, чтобы это произошло.

* * *

Люде было семь лет, когда осенним утром мать разбудила ее, говоря, что ее ждет приятный сюрприз. Она помогла встать с постели и повела за руку, другой рукой прикрывая ей глаза. Подведя ее к окну на кухне, выходившему на большой двор, мать убрала руку и сказала:

– Посмотри – снег! Выпал ночью. Чудесно, правда?

Не только двор, но и весь мир блистал густой белизной, но Люда не обрадовалась, а лишь уныло посмотрела в окно.

– Ты не рада? Ты разве не любишь снег? – удивленно спросила мать.

– Я думала, когда ты уберешь руку, я увижу папу, – ответила Люда без особого выражения, грустно глядя перед собой.

В тот момент ей привиделся силуэт отца, который медленно шел по снегу, удаляясь от дома. Она мечтала, чтобы он обернулся, увидел ее и помахал ей рукой, как делал всегда, уходя из дома. Но он не обернулся. И больше она его не видела – ни в воображении, ни наяву. И все же она продолжала ждать его возвращения, и чем больше вырастала, тем сильнее становилась ее обида на отца. Тогда Люда не понимала – как была не в силах понять и позднее, – как мог ее папа, говоривший, что она – самое дорогое, что у него есть, уйти однажды из-за ссор с матерью и не вернуться. Она знала, что мать прилагает максимум усилий, чтобы не позволить ему видеть Люду, – в наказание за его уход, но продолжала ждать его. Вначале ей хотелось, чтобы он забрал ее с собой, потом она ждала его возвращения, чтобы увидеться, затем стала надеяться хотя бы на письмо. Ничего подобного не случилось. Ей не хотелось верить, что ее папа мог подчиниться давлению матери и отказаться от встреч с дочкой. Она предпочитала думать, будто он умер, чем смириться с мыслью, что он с такой легкостью отказался от нее. И начала внушать себе, что отца больше нет. Часто, укрывшись с головой одеялом, она подолгу рыдала – беззвучно и горько, прячась от матери, чтобы та не догадалась о ее переживаниях и не обрадовалась его смерти. Позже Люда выяснила, что отец жив. Случилось это, когда она узнала об алиментах, которые мать каждый месяц получала от него через суд. И лишь окончательно убедившись, что с отцом все в порядке, осмелилась задать вопрос:

– Значит, папа не умер?

– А кто тебе сказал, что он умер? – удивленно спросила мать.

– Я сама так подумала.

– Можешь считать, что умер. Тебе очень не повезло, что он твой отец.

– Но он так любил меня!

– Он никого не любит, кроме себя. Он забыл о тебе и легко от тебя отказался.

Почему отец признал поражение и примирился с матерью, пожертвовав дочкой, Люда не понимала. И мечтала увидеть его, чтобы спросить: «Почему ты забыл меня, папа? Почему ты не боролся за меня?»

Однако, повзрослев, она стала думать иначе. И каждый раз приходила к одному и тому же выводу, вызывавшему у нее усмешку: «Даже если я увижу его, задам ему этот вопрос и услышу ответ, что изменится? Ничего». Она убеждала себя в том, что они с отцом, встретившись теперь, не узнали бы друг друга. А если бы и узнали, то, совершенно чужие, не стали бы ни о чем спрашивать друг друга. Теперь Людмиле было все равно, тем более что она больше не нуждалась в отце. И если бы кто-то разбудил ее однажды утром и прикрыл ей глаза, сказав, что ее ждет сюрприз, она ожидала бы увидеть что угодно и кого угодно, но только не отца, – его она не желала видеть совсем.

Людмила верила в это до того самого утра, когда пришел Максим Николаевич и согласился на продажу комнаты. Когда он ушел, она, проходя мимо окна, случайно увидела его, с трудом бредущего по снежной улице и постепенно удаляющегося от дома. И застыла на месте, глядя ему вслед и чувствуя, как тлеющая под пеплом искра вновь разгорается в ее душе и больно обжигает. Ей хотелось, чтобы он вернулся, но этого не случилось. Потом ей захотелось, чтобы он обернулся и помахал ей рукой. Но он не сделал и этого. И когда Максим Николаевич совершенно исчез из вида, Люда испытала ужас – от мысли, что он может не вернуться никогда.

* * *

– Так вы договорились или нет? – спросил ее Виктор, когда она села рядом с ним в машину.

– Есть некоторые детали, которые еще нужно обсудить.

– А нельзя попросить его прийти, как в прошлый раз?

– Он может появиться нескоро. А я не хочу ждать.

Так, спустя два дня после их встречи, Люда неожиданно для себя отправилась на поиски Максима Николаевича. Всю дорогу, сидя рядом с Виктором, она молчала, задумчиво глядя через стекло на падающий снег, и на душе ее было холодно и грустно. Шел последний в этом году снег, который обыкновенно приходился на ту пору, когда на Ладоге таял лед и раскалывался на огромные глыбы. Белые ледяные громадины потоками воды сносило в Неву, а оттуда – в море, где они окончательно исчезали в пенистой пучине.

– Ты чего такая грустная?

– Кто? Я? – переспросила Людмила растерянно, словно застигнутая врасплох. Затем добавила: – Нет, не грустная. Мне просто надоел снег.

Она потянулась к сумочке и нащупала листок с адресом Максима Николаевича, который взяла у его дочери.

Когда они доехали, Люда попросила Виктора подождать в машине:

– Боюсь, твое присутствие помешает разговору. Оставайся здесь и жди. Не ходи за мной.

– Ладно. Только постарайся недолго.

Максим Николаевич, увидев гостью, остановился в дверях, как вкопанный. Люда прошла в дом, не объясняя цели своего визита, и обошла комнаты, осматривая скудную обстановку.

– Значит, ты живешь в этой пустоте?

– Зачем ты приехала? – спросил Максим Николаевич с тем же выражением удивления на лице.

– Навестить тебя. Или я помешала? Я соскучилась по тебе.

Ему хотелось верить, что Люда действительно приехала, чтобы увидеться с ним, и что ее привела тоска. Он хотел в это верить, но теперь, особенно после последней их встречи, было глупо и наивно полагать, будто она его любит, или любила, или могла любить, или может полюбить хотя бы на минуту. Она попросту позабавилась с ним несколько раз и забыла. И сюда ее могло привести лишь какое-нибудь обстоятельство, связанное с ее теперешней жизнью: может быть, она не договорилась с Аней по каким-то вопросам, касающимся сделки, и приехала в сопровождении своего любовника, оставив его ждать в машине, как оружие, направленное на Максима Николаевича. Присутствие третьего даже на расстоянии играло в разговоре решающую роль. Он хорошо это понимал и потому считал глупым со своей стороны отдаться чувствам и поверить словам Людмилы с наивностью влюбленного юноши.