— Каждое твое слово — ложь! Тебя надо остановить!

Стоявшая перед ним фигура стала таять, меняя облик изувеченной матери на черты чудовища-отца, словно изображение, которое тщетно пытается сфокусироваться. Но глаза оставались теми же: безжизненными, холодными. Наполненными злом.

— До сих пор тебе не удавалось остановить меня. С чего ты взял, что сможешь сделать это теперь? — слетел с уст старика зловещий шепот.

Внезапно Симон отлетел назад, больно ударившись спиной о стену. Старик-отец исчез, и на его месте снова стоял Финстер. Симон болтался в восемнадцати дюймах над полом, его лицо было искажено от боли. Глубоко под кожей у него словно начали лопаться пузырьки, подобные тем, которые возникают в закипающей воде. Вся его плоть вздыбилась, стала разрываться изнутри. Маленькие пузыри сливались воедино, разрастаясь, поднимаясь к самой коже, искривляя лицо в жуткую гримасу. Симон мысленно вопил от боли, упрямо не желая дать Финстеру удовольствие услышать его крик.

Подобрав пистолет, Финстер осмотрел его, затем шагнул к Симону.

— Ты полагаешь, мне будет трудно отыскать душу твоей матери? — Он пощупал пальцами бурлящие в плоти Симона пузырьки, довольный своей работой. Потом пристально оглядел пистолет, изучая его, ощущая его вес, заключенную в нем смертоносную силу. — Я люблю игрушки. — Подняв «Глок», Финстер навел его на Симона… но затем передумал. Подойдя ближе, он нагнулся к самому уху Симона и прошептал мягким отеческим голосом: — Я обязательно вернусь в рай, из которого меня изгнали. Зачем довольствоваться лишь властью над всем миром, когда я могу повелевать вечностью?

* * *

Симон, сидевший за столом, резко выпрямился. У него бешено колотилось сердце, по лбу струился пот. Шторы были подняты, ставни открыты, но за окном уже чернела ночь. Симон огляделся вокруг. Все сумки по-прежнему лежали на кровати, нетронутые. Его лицо было целым и невредимым.

— Майкл? — окликнул он.

Потом бросил взгляд на часы: половина девятого вечера. Симон не помнил, как заснул. Шея у него ныла после нескольких часов, проведенных в скрюченном положении над планами. Он встал из-за стола; затекшие мышцы откликнулись болью на сон за столом и долгий перелет. Симон распахнул дверцу мини-бара. Лишь полдюжины крохотных двухунцевых бутылочек виски — не хватит, чтобы понюхать. Он сорвал трубку телефона.

— Дежурный по этажу слушает, — ответил голос. — Чем можем вам помочь?

— Мне нужна бутылка виски «Джек Дэниелс». И немного льда.

— Будет исполнено, сэр, — последовал ответ. — Сыр вам понравился, сэр?

Симон бросил взгляд на поднос на колесиках. Вино оставалось закупоренным, к еде никто не притронулся.

— Да, очень.

Он положил трубку, все еще смотря на поднос. Провел ладонями по лицу — ни опухоли, ни ссадины. Да, сны становятся все хуже. Но затем Симон перевел взгляд в сторону, и у него екнуло сердце. Раскрыв брезентовую сумку, он вытряхнул на кровать коробки с патронами: все запечатанные. Это был лишь страшный сон, леденящий душу кошмар. Но как в таком случае объяснить происхождение этих предметов на столе? Там, на самом краю, лежали две смятые девятимиллиметровые пули.

До падения Берлинской стены в Берлине было одно здание, куда входили многие, а обратно выходили единицы. Прозванное в народе «Dunkel Gefangnis[28], это шестиэтажное каменное строение словно сохранилось со времен мрачного Средневековья. Громадные ворота, обшитые железом — каждая створка весила добрых три тонны, — открывались на тяжелых двенадцатифутовых петлях. Они по праву заслужили свое прозвище: «врата вечных мук». Здание было окружено железной оградой, поднимающейся до второго этажа, по верху которой проходила в несколько рядов ржавая колючая проволока. Но хотя само строение имело устрашающий вид, настоящий ужас, сосредоточенный на семи уходящих под землю этажах, был скрыт от посторонних глаз.

В зените своего царствования «Штази», кровожадная служба безопасности Восточной Германии, была известна всем, однако о ее деяниях, которые она безжалостной рукой осуществляла за этими серыми каменными стенами, ходили только слухи. А когда люди перешептываются о невыносимых пытках, издевательствах и мучительной смерти, их трясет страх — на то и расчет. Здание «мрачной тюрьмы», олицетворение ужаса, являлось эффективным рычагом воздействия на народ, с помощью которого коммунистические власти Восточной Германии добивались беспрекословного повиновения. И для обывателей даже было лучше, что они не знали правды, ибо правда о том, что происходило в подвалах тюрьмы, затмевала самые страшные рассказы.

В 1996 году бывшая штаб-квартира «Штази» была переоборудована в объединенное управление полиции и исправительной системы Берлина. И хотя вокруг здания посадили деревья и установили красивые фонари, а внушительную железную ограду разобрали, оно по-прежнему оставалось «мрачной тюрьмой», зловещим подземельем, в чьих коридорах навечно поселились призраки замученных.

Помещения для заключенных остались на подземных уровнях, и Майкл, попав туда, сразу же понял, что деньги на переоборудование предназначались только тем этажам, на которые проникал солнечный свет. Холодный, сырой воздух пятого подземного уровня, блока номер шесть, был пропитан запахом человеческой мочи. Майкл как мог пытался защитить свои органы чувств от жестоких внешних воздействий, но тщетно. Он лежал на гранитном полу в сером спортивном костюме, который ему выдали взамен отобранной одежды. Камера размером восемь футов на восемь — три сплошные бетонные стены и решетка из толстых стальных прутьев спереди — походила скорее на клетку для содержания опасного хищника. Повсюду царил леденящий холод, и единственным способом согреться, который смог придумать Майкл, стали напряженные физические упражнения, лишившие его сил. Он уже успел полностью потерять ощущение времени, а ему до сих пор еще не задали ни одного вопроса. «Синг-Синг», нью-йоркская тюрьма, ставшая ему домом на долгих три с половиной года, в сравнении с этим казалась дворцом.

Майкл подумал было о том, чтобы попросить разрешения связаться с американским посольством, но в конце концов решил, что там в первую очередь проверят его прошлое, после чего тотчас же станет ясно, что он нелегально покинул пределы Штатов. К тому же кто сказал, что местная полиция уже не связалась с посольством или, больше того, он не был задержал по просьбе Соединенных Штатов? Нет, звонить нельзя. Да ему и не предложили воспользоваться телефоном.

Наружная дверь блока с грохотом распахнулась. В коридоре появился тот самый свирепый тюремщик, который до этого молча обыскал Майкла, раздев его донага, после чего швырнул ему спортивный костюм. Но на сей раз надсмотрщик пришел не один. Майкл различил шаги двоих человек. И действительно, вслед за тюремщиком показался второй мужчина, который, впрочем, предпочитал держаться в тени.

— К вам гость.

Майкл поднялся на ноги, стараясь разобрать черты лица второго посетителя. Тюремщик удалился, и незнакомец шагнул в пятно тусклого света.