На моих запястьях проступил рисунок вен. Алый рисунок. Словно по сосудам бежала не кровь, а раскаленная магма. Свечение становилось все сильнее, нестерпимее, и я поняла: не только руки, я вся воплощалась в свет. Не зря символом алхимиков был ослепительный луч, превращающийся в стрелу. Этот дар мог как созидать, так и разрушать.

Запахло паленой кожей, и я поняла: ладони Варлока. А он, будто не замечая ничего, все так же держал мои запястья, не отпуская, не сдаваясь.

— Нари, я не отступлю…

Голос спокойный. Слишком спокойный. Обычно за таким скрывается бездна.

— …Я не хочу потерять еще и тебя. Только не ту, которую люблю.

Признание — как удар под дых. Как дикий, безумный морской вал, который накрывает тебя с головой, переворачивает, а потом, схлынув, тянет на глубину вслед за собой.

На миг я потеряла концентрацию. И этого оказалось достаточно, чтобы сила, которую я пробудила, вышла из-под контроля. От тела пошла круговая взрывная волна. В голове успела пронестись картина, как воздух, дрогнув, окрасится алой сферой, которая за считаные секунды разрастется до нескольких десятков ярдов. Пройдет, сжигая на своем пути все. И всех. Дядю, Матеуша, Генри, Чейза, Тай, соседей, наглого рыжего Бенедикта…

Этого не случилось. Все закончилось, толком не успев начаться. Полыхнула мертвенно-синим льдистая сфера, внутри которой оказались мы с Варлоком. Моя не успевшая набрать разбег волна пламени врезалась в плетение и… Нас накрыло отдачей. Сила не тронула свою хозяйку, а вот альву… Ему досталось. Одежда тут же обуглилась, я увидела, как под ней черным полыхнули защитные руны.

Я успела заметить «эйваз» — символ молнии, дарующий своему обладателю скорость. А еще «альгиз» — изображение щита. Носитель этой руны мог выдержать яростную атаку немыслимой силы. И «совело» — знак истинного воина. Его обладатель мог сохранять ясный ум в пылу самой жаркой битвы. А еще на носителя «совело» не действовали ментальные чары и внушение.

Нанесение каждой из них — смертельный риск. Если тело и дар мага были недостаточно сильны, то руна его убивала. А те, кто сумел выжить, получали ее дар.

Хватка на моих запястьях ослабла. Я бы сейчас без труда смогла вырвать руки, но… Кем бы этот гад ни был. Сейчас он спас мою семью. От меня.

— Вот что бывает, Нари, если пытаешься держать свой дар взаперти. Рано или поздно он тебе отомстит, — выдохнул Варлок.

Похоже, он не упал лишь из чистого упрямства, которое оказалось сильнее не только законов физиологии, но и здравого смысла. Любой другой на его месте уже лежал бы без сознания от боли: несмотря на защиту рун, обгорел альв знатно. А этот псих… стоял посреди комнаты и улыбался.

Сфера исчезла, оставив после себя выжженную проплешину на полу.

— Теперь ты меня выслушаешь? — раздался в звенящей тишине хриплый голос.

— Да, — сглотнула я.

Во рту враз все пересохло. Настолько, что даже этот короткий ответ дался мне с трудом.

— Тогда, чтобы я не сдох во время нашего разговора… Вон там, на верхней полке склянка. Достань ее.

Пока я снимала с полки эликсир, Варлок дошел до кровати и опустился на нее. Точнее — на подкопченное нечто, ныне больше напоминавшее топчан, нежели благородное ложе бабули.

Альв зубами откупорил склянку и щедро плеснул эликсир на ожоги. Жидкость зашипела и запузырилась, а Варлок даже не скривился. Хотя я подозревала, что боль была дикой. Заживляющие зелья редко милосердны. Зато все повреждения затягивались прямо на глазах, оставляя на месте ран тонкую розовую кожу. Наверняка через пару часов она и вовсе станет неотличима от обычной.

Пока Варлок обрабатывал ожоги, до меня с опозданием дошла одна странность… Сначала я громко разбиралась с обережником, бегая не только по полу, но и по стенам. Потом устроила фейерверк с альвом, тоже совсем не тихий. Так почему никто из домочадцев не прибежал на шум?

— Полог тишины. Через него проникал только звук дыхания обережника, изображавшего меня, — словно подслушав мои мысли, пояснил альв.

На моих губах помимо воли заиграла злорадная улыбка.

— Кстати, то, с чего мы начали нашу беседу: вторая плохая новость — у тебя больше нет обережника.

— Я догадался, — усмехнулся альв.

— Догадливый. Я жду твоих объяснений. А то разлегся тут и изображает умертвие… — потребовала я, немного погрешив против истины. Альв все же сидел.

— Где хочу, там и разлагаюсь, — парировал Варлок, а затем посерьезнел. — Прежде чем начну, дай мне свою руку.

— Чтобы меня грызло чувство вины, когда я буду ощущать твои холодеющие пальцы? — уточнила я.

— Чтобы ты не сбежала раньше времени, — заявил Варлок, вдребезги разбив любой намек на сомнительную мелодраму.

— Тогда, пожалуй, воздержусь.

Альв ничего не сказал, но так посмотрел… В общем, руку я протянула. И ее тут же накрыла его ладонь.

Мы так и встретили рассвет — вместе. Варлок рассказывал о себе. О себе настоящем.

Альв действительно был одним из лучших игроков в громобой. Адептом. А еще — дуалом, сумевшим в мире граней заполучить сразу два дара: магии огня и луча алхимика. И если первый — «поток», то второй — «канат». Варлок отдал предпочтение тому, что сильнее, выбрав стезю воина.

— Ты не сбегал из северной цитадели. — Я не спрашивала, утверждала.

— Да, четыре года назад я вышел из ее стен, став одним из ста паладинов владыки.

— И что же такого произошло, что безупречный воин сделался вдруг адептом-алхимиком?

— Брат. — Всего одно слово, но сколько в нем было всего. Варлок выдохнул и спустя минуту продолжил: — Я не врал, говоря о нем. Леониль младше меня. Ему всего одиннадцать. И чуть меньше года назад его тело начало каменеть. Сначала пальцы рук и ног. Они день ото дня становились все тверже, серея.

— Проклятие? — озвучила я самую логичную версию.

— Нет. — Альв тяжело выдохнул, набрал воздуха в грудь, чтобы что-то сказать, но… Его тело выгнулось дугой, как под пытками. Я почувствовала, как напряглась рука, в которой было мое запястье: его сжало, словно тисками. — Нари, меня сдерживает заклятие молчания, и сопротивляться ему… тяжело.

Тяжело? До встречи с Варлоком я думала, что это вообще невозможно: боль, раздиравшая того, кто рискнул нарушить заклятие, была чудовищной.

Все оказалось просто и страшно. Очень страшно. Пятнадцать лет назад у альвов стали заболевать дети. Сначала — один из тысячи. Затем — один из ста. И чем дальше, тем больше. А главное, быстрее. Ранее от первых симптомов до полного окаменения могло пройти десять лет, теперь счет шел на месяцы.

Все начиналось с пальцев. Руки и ноги утрачивали чувствительность, становились все холоднее, серели, твердели. А затем с током крови зараза распространялась выше, подбираясь к лицу, голове, сердцу, которое в конце концов тоже превращалось в камень. Все. Ребенок-альв застывал серой статуей, которая или стояла, или осыпалась мелкой крошкой. Последнее случалось часто.