А я… Я, тринадцатилетняя, не могла удержаться, чтобы туда не заглянуть. Тай было семь, и мы с кузиной на пару сначала глазели в дверную щель на то, как в движениях, ударах ладоней, поворотах головы рождается фальме. Но однажды Сабина заметила нас и… не прогнала, а решила, что теперь у нее будут две ученицы.

Она не была нам матерью. И не стремилась ею быть. Но отдавала то ценное, что у нее было, — свое время. Мачеха читала с трудом, писала и того хуже, зато умела пленять. Своей красотой. Танцем. Отношением к жизни. И учила этому нас. Именно от нее я узнала, в чем секрет фальме.

А вот Корделию в эту тайну паркетный учитель танцев посвятить не мог. Наверное, потому что сам не знал ее.

Музыка зазвучала вновь. Уже для меня. Гитарный перебор словно приглашал разбавить его стуком каблуков. Но я не спешила. Подняла палец вверх, показав жестом «нет». Струны смолкли. Смолкла и толпа.

Воздух стал густым, вязким, жарким. Я почувствовала на себе пристальный взгляд. Не надо было оборачиваться, чтобы понять, кто на меня смотрит. Только один альв даже со спины мог меня раздражать до зуда.

Торжественная улыбка Корделии стала запредельной. Наверняка она в мечтах уже видела, как я, растерявшись, струсила. А Варлок, оценив ее танец и никчемную меня, подходит к ней, обнимает ее за плечи…

Я про себя усмехнулась: не так быстро, блондинка!

Звук, в котором не вычленить отдельные удары, звук — мелодия, не хуже, чем виртуозная игра гитариста, звонкая, быстрая, рожденная яростью и страстью. И снова тишина. Я ударила в ладоши, задавая ритм и начиная снова.

Пятка-носок-пятка. Резкий поворот вокруг своей оси, так что ткань подола взметнулась волной. Прогиб быстрый и легкий, словно тело вдруг сломалось пополам, и руки-змеи, вскинутые над головой, — я не танцевала, а дышала каждым движением. Создавала музыку, и в эту музыку мягко вступала гитара. Не наоборот. Я растворялась в мелодии.

Когда я закончила, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем, и отзвучал последний аккорд, зал все так же был безмолвен. Словно на него опустился купол тишины. А через миг он взорвался. Криками, аплодисментами, требованиями отдать выигрыш.

— Просим проигравшую снять с себя любую вещь.

Да, танец в круге — забава кабаков. И расплата соответствующая: дерзкая и наглая.

На Корделии было белое, с золотой вышивкой платье, туфли и бриллиантовый гарнитур. Я уже думала, что блондинка расстанется с туфлями, как с меньшим из зол. Но когда она с остервенением начала выдирать из ушей серьги и снимать ожерелье, я поняла — это еще не конец. Все только началось.

— Еще раз, — громко потребовала она.

Вновь музыка. Отточенные движения Корделии, высокие замахи, от которых юбка взметается так, что зрителям видно обнаженное бедро.

«Запомни, Нари! Никогда не пытайся подменить мастерство открытым телом. Ты танцовщица, а не продажная девка», — вспомнились слова Сабины.

То тут, то там раздавались из толпы мужские одобрительные возгласы:

— Давай-давай!

— Милашка, браво!

— Какие ножки…

— Кобель, куда под юбку смотришь. — Чей-то недовольный девичий голос и звук пощечины.

Зелье истинной сути делало свое дело. Со всеми. Развязывало языки и руки.

Мелодия смолкла, блондинка остановилась посреди круга, довольная собой. Она слышала выкрики толпы и знала, что хороша. Но все ее старания и усилия были лишь для одного-единственного зрителя. Того, что стоял в нескольких ярдах от нас обеих.

Корделия сделала пару шагов вперед и, развернувшись так, чтобы Варлок видел лишь ее спину, продемонстрировала мне жест из одного пальца, выплюнув уничижительное:

— Пипетка, ты Варлоку никто. Лучше убирайся отсюда, пока твое платье еще на тебе.

Я смерила взглядом эту… хм… мензурку и ответила. Громко. Так, чтобы все слышали:

— Значит, это для него ты сейчас сверкала нижним бельем? К слову, многие зрители оценили.

Мои слова подхватила добрая половина зала. Кто-то питал к Корделии давние прочные вражеские чувства, другие просто ревновали… Но, так или иначе, за какую-то минуту наших взаимных подколок толпа поделилась на два лагеря.

Йонок, букмекер недоделанный, прокричал, что принимает на меня ставку один к трем. Последнее задело. Убью гаденыша! Вот сейчас размажу самоуверенную блондинку и затем разделаюсь с ним.

Мой выход.

Я плавно ступила в центр, вычерчивая ногой полукруг, неспешно, чувственно повела бедром и тут же ушла во множественный оборот и резко опустилась на колени, чтобы юбка легла кругом. Поднялась с мягких носков плавным слитным движением. Прогнулась так, что на миг макушка оказалась над полом всего в нескольких пальцах. Выпрямилась.

А потом решила рискнуть: на моих ладонях и плечах заплясали языки пламени. Простое заклинание. Оно требовало мало магических единиц, зато море концентрации: поддерживать матрицу заклинания, чтобы не обжечься, не сбившись с ритма, — тяжело. Очень. Но не невозможно.

Волосы разметались по плечам. Эйфория. Усталость. Я летела, едва касаясь носками пола. При одном из бешеных поворотов увидела смазанное лицо Варлока. Злое. И тяжелый взгляд, который неотрывно следил за мной.

Мне же хотелось смеяться… Я кружилась в танце, раскинув руки, чтобы по моей коже, подолу платья, ступням пробегали всполохи пламени.

— Огненный цветок, — раздался откуда-то выкрик, который подхватывали все новые и новые голоса.

Сколько я танцевала? Не знаю… Меня вела музыка, которая не хотела останавливаться. Последний аккорд… И я вспыхнула вся, чтобы наконец погаснуть.

— Это было жарко! — выкрикнул все тот же неугомонный адепт, что объявил о танцевальном круге.

Кто-то из разошедшихся зрителей потребовал, чтобы Корделия сняла платье, дескать, толпа увидела уже все интересное. Чего стесняться? Стоило ли удивляться, что идея тут же нашла живую поддержку среди парней.

Блондинка, осознав, что проиграла снова, потянулась к лифу и обнажила плечо. На ее губах заиграла улыбка.

Что она задумала? Показать «товар лицом», под предлогом проигрыша обнажившись перед Варлоком? Или зелье лишило ее не только личины правильной девушки, но и остатков мозга?

Йонок азартно хлопнул в ладоши, предчувствуя навар с сегодняшнего вечера.

— Нари, ты невероятна! — воскликнула Алекс, незаметно оказавшаяся рядом.

Горло горело. Хотелось пить. Дико. Об этом я и прохрипела подруге. В следующую секунду почувствовала в руке стакан, доверху наполненный почти ледяной водой. Несколько жадных глотков — и оставшуюся воду я вылила на лицо, пытаясь охладиться.

А когда подняла запрокинутую голову, с мокрых волос начала стекать вода. Лиф платья вымок окончательно, холодный шелк прилип к телу, обрисовав его.