Мы затаились.

— Не хочешь ли ты, моя резвая девочка, сказать, что с ходу запомнила восемь цифр? — осторожно поинтересовалась я.

Эванжелина взяла у меня ручку и своим крупным, круглым почерком написала на схеме восьмизначное число. Вид у нее был торжествующий.

— Пятиклассница на велосипеде открыла с помощью трехрублевой купюры, свернутой в трубочку, навесной замок в день моего рождения. 85360712. Восемь — это велосипед, пять — пятиклассница, три — три рубля, я вам уже говорила, шесть — похоже на навесной замок, а 0712 это седьмое декабря, день моего рождения.

— Фантастично, — восхитилась я способностями Эванжелины. — Как вы считаете, девочки, а не обязывает ли нас моральный долг позвонить Олегу Леонидовичу и сообщить ему, что теоретически его банк уже ограблен?

— Ну нет, — в один голос ответили Света и Эванжелина. — Если они закупают такое ненадежное оборудование, то это их проблемы.

* * *

— Что это ты так бодро отстукиваешь на моей машинке? — поинтересовался Серж.

На меня нашло творческое озарение, и часы на стене уже показывали третий час утра, а я все еще напряженно колотила по клавиатуре. Рожала новое произведение. Печатная машинка выступала в роли акушерки, принимающей свежеизготовленное дитя. Я сломала два ногтя, провела мою энергичную сотрудницу банка через знакомство с директором и охранником, дала ограбить сейф и теперь никак не могла вывести ее на следующее утро из здания с огромной сумкой, набитой купюрами.

— Как? Неужели детектив? — удивился Сергей, прочитав на одной из страниц название.

На кухне появился Антрекот. Весь его вид говорил о том, что он, несомненно, очень хочет спать, но раз хозяева бодрствуют, долг призывает его следовать за ними.

— Ну, детектив, — призналась я нехотя. — А что? Какие-то возражения?

— Удивлен.

К моему неудовольствию (не люблю, когда кто-то присутствует при рождении нового шедевра, этот процесс мучителен и требует максимальной сосредоточенности), Серж расположился около кухонно-письменного стола с явным намерением пообщаться.

— Раз ты твердо решила податься в литературу — перед тобой открывается бескрайнее поле разнообразных жанров, лишь слегка возделанное усилиями живших до тебя классиков мировой литературы. Почему же детектив? Почему не роман на библейские темы? Фабула задана, тебе не придется отвлекаться на построение сюжета, ты сможешь полностью отдаться интерпретации характеров и взаимоотношений. А детектив? Здесь на первом месте не психологизм и нравственные проблемы, а сюжет. Или ты дерзнешь подняться до уровня Фолкнера и детективные сюжетные переплетения обогатишь глубоким философским смыслом?

«Во как! — переглянулись мы с Антрекотом. — Только что с кровати и с ходу — лекцию о целях и задачах литературы в современном мире».

— Не надо резать мне крылья садовыми ножницами, — возмутилась я, закрывая грудью машинку и не позволяя Сержу заглянуть в готовый текст, мне заказали детектив, и я его напишу. И пятнадцатого июня отправлюсь в Лондон на симпозиум… Кстати, у тебя нет пары тысяч долларов?

Тихое шуршание было мне ответом. Серж таинственным образом улетучился из кухни. Да, лучшее средство оперативно свернуть нежеланную дискуссию попросить у собеседника денег.

…В субботу мы с Эванжелиной отправились в новый мебельный магазин на окраине Москвы.

«На окраине Москвы» — звучит вполне невинно, на самом деле это было равнозначно поездке в другой город.

Благодаря увещевательным способностям Эванжелины, а также благосклонному отношению со стороны мужа, мы плутали по окрестностям не на нашей развинченной «шестерке», а — страшно выговорить — на перламутровом, блестящем, великолепном «понтиаке-файерберде» Максима. Если бы я владела таким автомобилем, только угроза страшной и немедленной смерти заставила бы меня передать кому-нибудь ключ. А доверить руль такому беспросветному валенку в деле автомобилевождения, каким всю жизнь являлась Татьяна Максимова, мог только человек, абсолютно лишенный чувства опасности. Но Эванжелина более оптимистично оценивала мои способности в этой области. В этот день она надела бирюзовый итальянский костюм, к которому полагались бирюзовые шпильки с тринадцатисантиметровым каблуком, и если бы она попыталась в такой туфельке нажать педаль газа, то непременно вывернула бы ногу. Я слишком ценю в Эванжелине ноги (впрочем, и все остальное), поэтому пришлось взять управление машиной на себя.

На каждой новой кочке у меня замирало сердце. Я на цыпочках объезжала выемки дороги и с тревогой вглядывалась в лица водителей приближающихся навстречу автомобилей — нет ли у них какого-нибудь коварного замысла? Легкомысленная Эванжелина, не понимая, какую напряженную борьбу я веду за наши жизни, а также за здоровье «понтиака», отвлекала меня, как обычно, разговором.

— Я прочитала в газете, что «Инвестприватбанк» приглашает на работу секретаря-референта, — щебетала она. — Давай тебя туда устроим и действительно ограбим сейф?

— Что за глупости, Эванжелина, — сдавленно, сквозь зубы отвечала я, пытаясь устроить сверкающие прелести нашего автомобиля в узкий зазор между «Волгой» и «КрАЗом-256Б». — Наш план хорош только на бумаге. На деле грабитель столкнется с многочисленными трудностями, заключительной из которых будет отсутствие в сейфе денег, когда после сложнейшей операции с охранником, компьютером, слабительным взломщик все-таки откроет его.

— Да. Но ведь нам надо где-то найти две тысячи долларов тебе на дорогу. Давай потрясем Максима? Он мне не откажет.

— Нет. Нехорошо использовать его любовь к тебе. Достаточно, что мы скоро угробим его машину, которая стоит, предполагаю, тысяч пятьдесят.

Употребление существительного «любовь» произвело на Эванжелину наркотическое действие. Она откинулась в кресле и мечтательно закатила глаза.

— Какое счастье, что мы с Максимом не послушались тебя и отразили все атаки недружественного Андрея Палыча, — сказала она. — Сидела бы я сейчас в калифорнийской деревне, в замке Дэниэла, и медленно умирала.

— Прости. Я не верила в стойкость вашего чувства, — призналась я.

Хотя проведенные в экстазе три месяца после свадьбы еще не показатель того, что и последующие тридцать лет им удастся прожить так же счастливо.

— Я так его люблю. Когда мы едем в автомобиле и я просто смотрю на него, как сейчас на тебя, у меня сердце сжимается от любви. И я не знаю, что мне говорить, что делать, чтобы выразить, как я счастлива…

— А когда ты смотришь на меня, у тебя сердце сжимается от любви? Ну хотя бы немножко? — ревниво спросила я.

— Я хотела бы, чтобы мы разорились. Тогда бы я сама стирала и гладила ему рубашки и носки — это, наверное, удивительно приятно… А когда он выходит из машины, например, чтобы объясниться с гаишником, я смотрю на него через лобовое стекло, и мне приятен и дорог каждый его жест, поворот головы, походка, как он хмурит брови. Мне хочется прижаться к нему и провести в этом объятии всю оставшуюся жизнь… Когда он обнимает меня, я испытываю блаженство, как будто попадаю под дождь из душистых лепестков роз. Иногда я так счастлива, что боюсь, у меня разорвется сердце. Мое зеленоглазое сокровище!