Каждый взрыв смеха или стук копыта раздражал его, как будто кто-то водил теркой для сыра по его коже, туда и обратно, да так, что косточки гремят.

Хюльда не связалась с ним через камни, как обещала. Он снова и снова осаждал ее, глубоко за полночь, пока наконец Бет не ответила и не сказала, что да, миссис Ларкин дома, в полном здравии, просто заснула. Наверное, она забыла. От этого Мерритт почувствовал себя еще более брошенным, чем прежде. Он вспомнил свои слова, подумав, не обидел ли ее чем-то, но он ведь так и не сказал ей что хотел, так что как бы он сумел это сделать?

По крайней мере, она в безопасности, а Мерритту нужно было сосредоточиться на другом деле, притягивавшем его мысли, как новорожденный торнадо, оставляя за собой только тревогу.

Перед ратушей стояли ряды экипажей и мальчишек, присматривающих за лошадьми. Окна ярко светились. Концерт был готов начаться в любую секунду; он уже слышал, как музыканты настраивают скрипки.

Он просочился внутрь вслед за пожилой парой, одетой гораздо лучше, чем он сам; он как-то не задумывался об этом, покупая билет на мероприятие. Но он остановился перед входом в зал. Остановился и потряс коленкой, заглядывая в открытую дверь, откуда на него посмотрел какой-то охранник.

Он не сможет. Не сможет высидеть два часа музыки и смотреть на нее, не имея возможности что-либо сказать, зажатый между незнакомцами, не дающими ему выйти. Это казалось пыткой. Лучше уж терка для сыра.

И поэтому Мерритт выскользнул обратно на улицу, решив вместо этого нареза́ть круги вокруг здания, согревая ноги. Он погладил пальцем камень общения, осторожно, чтобы не активировать чары, ему очень хотелось поговорить с кем-то, но он понятия не имел, что мог бы сказать. Его мысли были слишком бессвязны, чтобы облечь их в слова. Так что он ходил, и ходил, и ходил.

Концерт начался; он слышал музыку, проходя мимо южной стороны ратуши, но все стихло, когда он перешел на северную; один раз он остановился, чтобы помочь какому-то пареньку накрыть попоной беспокойную кобылу. Мерритт узнавал почти все мелодии. Он был благодарен за то, что окна располагались слишком высоко, чтобы в них заглядывать.

Ему стало холодно, так что он проскользнул в здание где-то на середине концерта, показав кому-то свой билет, чтобы никто не обвинил его в том, что он слоняется здесь без дела, хотя именно этим он и занимался. Слонялся по фойе, переводя дыхание, сочиняя, что он скажет, и передумывая каждые несколько минут. Когда ноги снова зачесались, он опять вышел на улицу и пошел вокруг здания в противоположном направлении, делая максимально широкие шаги.

Тогда он и заметил более крупные экипажи в дальнем ряду – места для груза в них было больше, а украшений – меньше. Поговорив с кучером, курившим трубку, он подтвердил свое предположение о том, что это – экипажи музыкантов, и в голове родился план. Мерритту не нужно было входить внутрь и слушать музыку, пробираться через толпу и привлекать внимание Эббы. Нужно просто подождать у этих дверей, пока она выйдет. Так, по крайней мере, можно было рассчитывать на некое подобие уединения.

Следующие несколько произведений казались бесконечными, но когда они все-таки завершились и аплодисменты заполнили здание, Мерритт позабыл об осеннем холоде.

Когда двери открылись, его нервы сжались в клубок и прокатились по его туловищу, прежде чем разбежаться, подобно взбесившимся псам, по груди и рукам. Сердце гулко билось, все вены натянулись, во рту пересохло. Но он не отступит. Такого шанса ему больше не предоставится.

Первым вышедшим музыкантом был дородный мужчина, несущий массивный черный футляр с тубой или чем-то подобным. Он придержал дверь для куда более тощего человека, который тащил аналогичный багаж. Десятки струнных музыкантов хлынули вслед за ними. Кто-то смотрел только на экипажи, но большинство возбужденно болтало. Кларнетист пару раз зевнул. Мерритт встал на цыпочки, рыща взглядом по растущей толпе одетых в черное людей. Большинство были мужчинами, что немного упрощало его задачу… если, конечно, их масса не скрывала за собой женщин, которые путешествовали вместе с ними. Если она доберется до экипажа раньше, чем он ее заметит…

Его кровь и кости болезненно застыли, послав сигнал к голове, когда знакомое лицо показалось из здания. Бледная, тоненькая, длинные темные волосы убраны наверх с продуманной элегантностью. Она ничуть не изменилась – и все же была совершенно другой. Более зрелой, с менее пухлыми щеками. Она коротко переговорила с другой флейтисткой, помахала ей на прощание и направилась к своему экипажу.

Старая боль поднялась в животе Мерритта. Он запихнул ее подальше и пошел к Эббе, подстроив свой шаг к ее скорости так, чтобы они добрались до дверцы экипажа одновременно.

Он решил начать формально:

– Мисс Маллин, можно вас на пару слов?

Она обернулась, улыбаясь, и сказала:

– Да? У меня всего минутка…

Улыбка померкла, как только узнавание – и ужас – проступили на ее лице.

Его выражения было достаточно, чтобы Мерритт понял, что она прекрасно сознавала, что натворила. Почему он здесь.

Ее дыхание вырвалось облачком, когда она пробормотала:

– М-Мерритт?

– Во плоти. – Он хотел, чтобы слова прозвучали легко, но вышло мрачно.

Она отпрянула, ей явно было неловко.

– К-какая неожиданность.

– Согласен. Мне нужно поговорить с тобой. Сейчас. – Времени у него было мало.

Она прикусила губу. Огляделась, будто в поисках спасения.

– В самом деле, Эбба, – его тон стал умоляющим, – я лишь хочу поговорить. Мне нужно знать, что случилось. Я здесь не ради тебя. Лишь ради ответов.

И все равно она отодвинулась, одной рукой держа футляр с флейтой, а другую поднимая к волосам.

– Я… Я не думаю, что это хорошая идея.

– Нехорошая идея? – повторил он, легкие начали гореть.

– Этот парень пристает к вам? – спросил один из кларнетистов, рядом с ним стоял мужчина без инструмента.

Нет. Только не сейчас.

– Я старый друг, – сказал он, защищаясь.

Эбба повернулась к кларнетисту:

– О, да, но я устала и готова ехать домой.

– Эбба, – упорствовал Мерритт, но кларнетист уже встал между ним и Эббой, а второй мужчина открыл дверцу экипажа. Она шагнула внутрь.

Руки Мерритта сжались в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.

– Эбба, я заслуживаю правды!

Она замерла.

Кларнетист положил руку на его плечо.

– Вы ее слышали. Она устала. Отойдите.

Мерритт сбросил с себя его руку.

– Ничего я ей не сделаю. Если нужно, стойте рядом, но…

– Все в порядке.

Все трое мужчин обернулись к ней, когда Эбба вышла из