К середине ноября погода наладилась – то есть стало холодно и дождливо, как всегда в Сиэтле в ноябре. Для мальчиков такая погода казалась тропической по сравнению с тем, через что они уже прошли. Албриксон объявил, что он завершит осенние тренировки 25 ноября соревнованиями на два километра в гоночных условиях, приближенных к реальным. Результаты дадут им понять, на какой стадии подготовки они находятся перед длинным и еще более тяжелым тренировочным сезоном, ожидавшим их после рождественских каникул.

Двадцать пятого числа наступило еще одно похолодание. Албриксон скомандовал рулевым всех четырех лодок идти с частотой не выше двадцати шести гребков. Он хотел понаблюдать мощности гребка разных команд, и низкий ритм должен был это показать. Результаты удовлетворили Албриксона. Он был, по собственным стандартам, в приподнятом настроении, когда встретился с журналистами в тот вечер.

– В этом году, – сказал он, – у нас гораздо более сильный состав, чем весной 1935 года, и мы в январе устроим состязание между тремя лучшими лодками.

Та же лодка, которая доминировала всю осень – в которой сидели четыре первокурсника прошлого года, – выиграла с впечатляющим отрывом в три корпуса и временем в 6 минут 43 секунды. Это, конечно, не было сильно впечатляющим результатом для двух километров, но для низкого темпа гребков время было отличным. На втором месте была команда, которая всю осень показывала третий результат – лодка со Стабом Макмиллином посередине и Роджером Моррисом на носу. Экипаж Джо пришел третьим.

Джо боролся сам с собой за хороший результат в гребле вот уже несколько недель после того, как умерла Тула. Он получил письмо из Секима. Чарли Макдоналд тоже умер, погиб в автомобильной аварии на шоссе 101. Это был более оглушающий удар. Чарли был его советником и учителем, единственным взрослым человеком, который поддерживал его и давал ему шанс, которого не давал никто. Теперь Макдоналда не стало, и Джо все никак не мог сосредоточиться на чем-либо, кроме недавних потерь.

В конце осеннего сезона его мысли блуждали и уносились далеко от лодки и от команды, что отразилось на его показателях. Джо немного утешало заявление Албриксона прессе о том, что третья лодка все еще входит в соревнование. Но он не мог отогнать от себя мысль, что Албриксон на самом деле так не считал. Джо теперь прекрасно видел, что он больше не интересует никого в тренерском катере.

Но на самом деле за ним очень внимательно наблюдали. Джо заметил, что Джордж Покок стал плавать в тренерском катере этой осенью чаще, чем раньше. Вот только он не заметил, куда Покок направлял свой бинокль.

Второго декабря, чуть больше чем через месяц после смерти Тулы, Гарри Ранц внес первый взнос за участок земли, который стоил две тысячи долларов и находился по соседству от дома Фреда и Телмы, рядом с северной оконечностью озера Вашингтон. Потом он достал карандаш и бумагу и стал чертить план нового дома, который он снова построит своими руками и в котором он наконец соединит всю свою семью.

Через несколько дней, восьмого декабря, в отеле Комодор в Нью-Йорке Союз спортсменов-любителей Соединенных Штатов проголосовал против решения о направлении комитета из трех человек в Германию, чтобы подробнее изучить заявления о жестоком обращении с евреями. Когда все голоса – включая голоса фракций – были посчитаны, их процентное соотношение составляло 58,25 к 55,75. И вместе с этим событием – после нескольких лет борьбы – последние серьезные усилия бойкотировать Олимпийские игры в Берлине начали угасать. Это была в некотором роде победа для многих молодых американцев, которые боролись за шанс поучаствовать в этих Олимпийских играх. Это также была победа для Эйвери Брэндеджа, главы Американского олимпийского комитета, и его союзников, которые боролись изо всех сил, чтобы не допустить этого бойкота. Но преимущественно это была победа Адольфа Гитлера, который все яснее понимал, насколько мир готов быть обманутым.

Еще в конце ноября движение за бойкот росло и процветало. Двадцать первого ноября десять тысяч антинацистских демонстрантов под эскортом полиции мирно промаршировали в час пик по улицам Нью-Йорка. Они несли плакаты и баннер, гласивший: «Антинацистская федерация призывает всех американцев бойкотировать Олимпийские игры в нацистской Германии», марширующие мрачно двигались по Восьмой авеню и потом на восток, на двадцать третью улицу, чтобы собраться в парке на Мэдисон-сквер. Там эта толпа – в основном евреи, рабочие лидеры, профессора университетов и ярые католики – прослушали речи более двадцати спикеров, в деталях описывающих события, происходившие в Германии, способы маскировки этих действий нацистами, и объясняющих, почему участие в этих Играх для Соединенных Штатов неприемлемо.

Эйвери Брэндедж и его союзники в Американском олимпийском комитете неистово сопротивлялись. Брэндедж искренне верил в олимпийский дух и особенно в тот принцип, что политика не должна играть в спорте никакой роли. Он не без причины спорил, что будет несправедливо по отношению к американским спортсменам позволить политике Германии отнять у них шанс соревноваться на мировой арене. Но ситуация в Германии все еще вызывала вопросы, и борьба с возможностью бойкота все усиливалась, так что многие из его доводов стали принимать иную форму. В сентябре 1934 года Брэндедж отправился в тур по Германии. Для него подготовили краткую, но исчерпывающую экскурсию по всем спортивным объектам Германии, и нацистские власти заверили его, что к еврейским спортсменам их отношение настолько же честное, насколько и ко всем остальным. Он вернулся в Соединенные Штаты, где доложил во всеуслышание, что еврейские протесты возникли на ровном месте.

Университетская команда 1936 года

Однако нацистам даже не пришлось слишком стараться, чтобы убедить Брэндеджа. На самом деле его взгляды – как и многих американцев его уровня, – как оказалось, были запятнаны его собственными антисемитскими предубеждениями. Еще в 1929 году он в ужасающих терминах писал о возможности возвышения высшей расы, «расы физически сильных, психически уравновешенных и морально устойчивых; расы, над которой никто и ничто не стоит». Теперь же, борясь с движением в поддержку бойкота, он разработал несколько неоднозначных аргументов. Он указал, что евреи не признавались в спортивных клубах, в которых он сам состоял, будто бы одна несправедливость оправдывала другую. Так же как и нацисты, он постоянно смешивал понятия евреев и коммунистов и часто подписывал всех поддерживающих движение бойкота под одну и ту же родовую категорию. Он и его союзники, даже разговаривая публично, постоянно подчеркивали различие между американцами и евреями, как будто человек не мог быть одновременно и тем и другим. Возможно, самый важный из его союзников, Чарльз Х. Шерилл, бывший посол США в Турции, часто публично объявлял себя другом американских евреев. Но, как и Брэндедж, он недавно посетил Германию. И даже не просто Германию, он был приглашен на Нюрнбергское ралли 1935 года как личный гость Гитлера. Там, а также на личной аудиенции с фюрером он был очарован, как и многие посещавшие Германию американцы, силой личности Гитлера и его неоспоримыми достижениями в возрождении экономики страны. Возвращаясь домой с такими же пустыми заверениями, как и Брэндедж, Шерилл стал систематически отрицать все более явственные признаки того, что происходит с евреями в Германии. Он также вставлял угрозы в свои «дружественные евреям» заявления: «Я сразу как друг хочу предупредить американских евреев. В этой олимпийской агитации таится определенная опасность… Мы почти определенно привлечем волну антисемитизма среди тех, кто раньше никогда об этом не задумывался. Люди могут решить, что пять миллионов евреев в этой стране используют сто двадцать миллионов американцев, чтобы решить свои проблемы». Однако именно сам Брэндедж использовал, возможно, самую извращенную логику, чтобы продвинуть свои доводы против бойкота: «Спортсмены этой страны не будут спокойно мириться с использованием американского спорта как средства для перемещения споров и разногласий Старого Света сюда, в США». «Разногласия Старого Света», другими словами, исходили не от нацистов, а от самих евреев и их приверженцев, которые смели говорить что-то против политики Германии. К концу 1935 года, умышленно или нет, Брэндедж из обманутого превратился в обманщика.