«Не пойду», – принял решение мальчик. Поднявшись на ноги, он побежал в ту же сторону, куда шел до этого, прочь от отца и исходящей от него вони…

И вдруг – бах! Налетел на что-то. Протянув руки, нащупал впереди стену. Нет, не стену – груду камней. Рельсы исчезали под ней.

Завал.

Свод обвалился.

Перегородив тоннель.

– Нет, нет, боже, нет! – жалобно всхлипнул мальчик. Слова растворились, словно бумага во рту, полном слюней. Заливаясь слезами, он продолжал ощупывать завал в надежде на то, что в нем есть какой-нибудь проход, узкий лаз сквозь обвалившийся пласт, но не было ничего. Наконец мальчик прислонился к каменной груде, плача в нее, уверенный в том, что теперь отец неминуемо его найдет и заберет с собой, и снова изобьет и его, и мать, а сам напьется, обложит его грязными ругательствами и запрет в комнате с крысами в стенах и под потолком, и мальчику придется распугивать крыс, бросая в них камешки и книги. Плача, он услышал какой-то звук совсем рядом.

Что-то скреблось по камню…

Затем из темноты появились руки, схватившие мальчика, прижавшие его к земле, и он закричал, давая выход ярости, боли, скорби, сознавая, что его нашли, и, несмотря на то что он спасся, это станет концом.

* * *

Некто спросил:

– Кто ты? Ты настоящий? Ты правда здесь?

Чьи-то руки, ощупывая мальчика, наткнулись на ссадину на голове, и он вскрикнул. Руки исчезли так же внезапно, как и появились.

Но мальчик понял, что он здесь больше не один.

Он чувствовал рядом чье-то присутствие. Всего в нескольких шагах. Дыхание неизвестного вырывалось громкими жадными глотками.

Шмыгнув носом, мальчик заговорил, запинаясь:

– К-кто т-ты?

– Ты настоящий! Ты правда-правда настоящий, о Господи, хвала тебе! Меня нашли. Меня нашли!

Это был голос взрослого мужчины, но не отца – нет, голос был моложе, но изможденный, дрожащий. Словно у незнакомца в пересохшем горле болталась россыпь щебня.

– Я… я не… я…

Неизвестный приблизился. Мальчик понял это не потому, что увидел, а потому, что услышал, как тот пододвигается к нему.

– Я застрял здесь… очень давно… даже не знаю, сколько времени прошло. Думал, больше никогда не увижу живого человека! – По дрожащему голосу незнакомца мальчик понял, что тот на грани слез. – Был уверен, что умру здесь. В одиночестве.

Мальчик ничего не отвечал.

– Но теперь мы выберемся отсюда, – продолжал незнакомец. – Пойдем обратно в ту сторону, откуда ты пришел, и… и выберемся на свободу. Спасибо! Ты ребенок? Голос у тебя детский.

– Д-да.

– Как тебя зовут?

– О… Оливер.

– Привет, Оливер. А меня зовут Элай, Элай Вассаго.

– Привет.

Незнакомец придвинулся ближе.

– А теперь пошли. Идем!

– Я…

– В чем дело?

– Я думал, выход здесь.

– Здесь выхода нет, Оливер. – Элай мрачно рассмеялся. – Этот тоннель обрушился после того, как я по нему прошел, и… в общем, мы должны вернуться назад. Туда, откуда ты пришел. У нас все получится, уверен…

– Я упал, провалился сюда.

Пауза.

– Ты… провалился?

– Я провалился сквозь… ну, шлам.

– Такое невозможно. Это просто легенды – я исследователь и никогда не слышал, чтобы такое случалось здесь, в Пенсильвании. Вот в Индиане – да, там бывает, но здесь такого просто не может быть, Оливер.

«Такого просто не может быть».

Мальчик снова расплакался, просто потому, что это было уже чересчур. Незнакомец оставался рядом, молча. Наконец он протянул руку – мальчик вздрогнул, вскрикнул и отшатнулся.

Слезы пришли и ушли летней грозой, и когда она закончилась, Элай сказал с мрачной решимостью:

– Думаю, Оливер, что у нас получится. Я предлагаю вернуться туда, откуда ты пришел, и мы найдем выход отсюда. Теперь нас двое. Два таких замечательных ума, как наши с тобой, – для них нет ничего невыполнимого. Что ты на это скажешь?

Оливер с трудом сглотнул подступивший к горлу клубок. Он кивнул, но, когда Элай спросил: «Что же ты молчишь?», сообразил, что тот не увидел его жеста. Поэтому ответил тихим голосом (какой отец называл «мышиным писком»):

– Хорошо.

* * *

Вдвоем они побрели во мраке.

Элай говорил без умолку. Оливер узнал о нем следующее:

Элаю тридцать два года. Он не женат, хотя у него вялотекущие отношения с одной женщиной, которая работает медсестрой и является добровольным помощником пожарных. («Она гораздо крепче меня, это я тебе точно скажу», – заявил Элай.) Живет он примерно в часе езды от шахты и вырос на окраине Скрэнтона.

В настоящее время Элай работал в краеведческом музее в городке Джим-Торп в качестве куратора и архивиста, причем он сказал это так, словно был в музее главной фигурой. Он окончил исторический факультет университета, и его работа в музее заключалась в том, чтобы составить историю угледобычи, в первую очередь в этом районе Пенсильвании. Судя по его словам, прежде всего его интересовали несчастные случаи на шахтах – взрывы рудничного газа, обрушения и более мелкие происшествия, когда шахтерам дробило ноги колесами вагонеток, или они лишались пальцев и получали другие увечья от неправильного обращения с инструментом. (Элай рассказал, как один шахтер ударил по стенке забоя киркой, насаженной на трухлявую рукоятку, рукоятка сломалась, кирка отлетела назад и попала шахтеру в лицо. Он остался жив, но потерял глаз и уже через три дня снова спустился в шахту. «Жуть какая, правда?» – закончил Элай, не скрывая прямо-таки омерзительного восторга.)

Поэтому можно считать «иронией судьбы» то, сказал Элай, что он спустился сюда, чтобы изучить ранее не обследованную выработку – Рэмбл-Рокс номер восемь, – и сам оказался жертвой несчастного случая.

– Я находился не прямо там, когда свод обрушился, – объяснил Элай. – Шел по рельсам для вагонеток, и когда завернул за угол – ощутил толчки, как от маленького землетрясения, а затем – бабах! Земля содрогнулась. У меня в глазах и на волосах пыль. А затем тьма. Кромешная.

Темнота.

Но ведь он должен был понимать, что под землей придется работать в темноте?

– Вы должны были захватить с собой какой-нибудь источник света, – вдруг сказал Оливер. – Лампу, фонарик – разве нет?

– О. – Элай помолчал. – У меня был с собой фонарик. Но я уронил его, когда свод обрушился. В нем разбилась лампочка.

– Нам нужно вернуться назад – может быть, сможем его найти. И починить.

– Починить фонарик невозможно, Оливер, поверь мне. В любом случае…