встретили на дорожках сада Кенджи-сама и Акико-сан, когда Наоми спешила с мыльным корнем из кладовых обратно к Мисаки.

— Доброе утро, — она поклонилась им, лихорадочно думая, что сделать первым: пригладить волосы, смахнуть выступившую на лбу испарину, расправить помятое кимоно, спрятать за спину натруженные за утро руки?.. — Завтрак скоро подадут.

Во взгляде Кенджи-самы сквозило почти ощутимое неодобрение. Акико-сан смотрела на нее с вопросительным недоумением.

— Прошу прощения, мне нужно кое-что закончить, — пробормотала Наоми, рассматривая землю у себя под ногами, и сбежала от них прежде, чем ее успели окликнуть.

У себя в спальне она тщательно вымыла и напудрила лицо, заново собрала волосы в высокий пучок и сменила кимоно на более подобающее ее статусу хозяйки поместья. Еще бы она себя таковой ощущала…

Переодеваясь, она неосознанно накрыла ладонями живот. Наоми показалось, что он чуть-чуть вырос, и она улыбнулась. Ей вдруг безумно захотелось, чтобы ребенок уже родился, и она могла взять его на руки. Прижать к груди.

Кенджи-сама уже сидел за столом в комнате для трапез, когда она вошла туда. Он встретил ее пристальным, внимательным взглядом, так сильно напомнившим ей взгляд Такеши.

— Почему ты занимаешься всем сама? — прямо спросил он, стоило Наоми опуститься на татами напротив него. — Ты должна себя беречь.

— Я отпустила почти всех слуг, — она постаралась как можно беззаботнее пожать плечами. — В деревнях осталось мало мужчин, там сейчас важна каждая пара рук.

Кажется, ее напускное веселье Кенджи-саму ничуть не убедило. Он переплел пальцы, поставив локти на край стола, и нахмурился.

— Это не означает, что ты сама должна становиться служанкой.

Наоми прикусила язык. Она не осмелится признаться, что ей нравилось. Что она чувствовала себя спокойно, когда занималась делами поместья. Что расслаблялась, несмотря на усталость.

— Наоми, — Кенджи-сама требовательно позвал ее. — Ты должна знать еще одну вещь. Твой отец предал нас.

От ее щек разом отхлынула вся кровь. Она вскинула голову, не желая верить услышанному, но чувствуя, что все до последнего слова — правда. Она впилась пальцами в колени, стиснула кулаки, не заботясь о том, что сминает ткань, и отвернулась. Смотреть в глаза Кенджи-саме было и страшно, и стыдно.

Она дочь предателя.

В иные времена к сэппуку прибегали и после меньшего позора.

— Он принял сторону Тайра и отрекся от тебя.

Каждое слово Кенджи-самы хлестало Наоми, словно плеть. Она стиснула зубы, сдерживая рвущиеся изнутри всхлипы. Так стыдно ей не было еще никогда.

— Среди Тайра есть верные нам люди. Они говорят, что Такао посулили помолвку Ханами с Нанаши. Она должна состояться через несколько недель — в поместье Тайра. Твой отец заслуживает смерть за свое предательство. И я хочу занести над ним меч.

— Он больше не мой отец, — Наоми резко вскинула голову.

— И ты должна быть рядом со мной.

Она перевела на него опустошенный взгляд, впервые посмотрев прямо в глаза. Кенджи легко угадал вопрос, который она так и не решилась задать.

— Тогда это будет казнь, а не убийство, — сказал он.

Наоми была слишком расстроена, чтобы вникать в сказанное. Она смогла лишь понуро кивнуть, не очень-то понимая, почему для Кенджи-самы было важно именно казнить ее отца. По большему счету, ей было все равно.

Она не могла ни думать, ни говорить. Перед глазами плясали темные пятна, а во рту появилась горечь.

— Я сделаю, как вы скажете, — тоскливо отозвалась она.

Глава 26. Решения, которые мы принимаем

Нарамаро быстро шел, почти бежал по мощенной дорожке. Он только что вышел от Хиаши-самы и сейчас спешил отыскать Фухито. Его мысли путались, а услышанное во время короткой беседы никак не желало складываться в единую картину.

Он приехал в поместье Фудзивара в полном неведении — верно, разминулся с посланником, что вез дурные вести. Совсем скоро их получит Кенджи-сама.

«Хорошо, что Акико этого не застала», — думал он с горечью. Она очень любила брата, и Нарамаро мог представить, как огорчило бы ее случившееся.

Он свернул вглубь сада и почти сразу же увидел Фухито. Тот сидел в деревянной беседке и любовался цветущими деревьями, на которые падали косые солнечные лучи. Его неубранные волосы ниспадали почти до пояса, и приблизившись, Нарамаро понял, что впервые видит старого друга без привычной катаны на поясе.

— Я рад, что ты приехал, — Фухито, уловив шум позади себя, повернулся к нему и улыбнулся уголками губ.

Нарамаро удивился — таким спокойным, расслабленным он выглядел.

«Это не спокойствие, — понял он почти сразу же. — Он смирился с судьбой».

— Я ничего не знал. Хиаши-сама отправил весть Кенджи-саме лишь накануне.

Он подошел к Фухито и стиснул его плечо.

— Она спасла нас, Нарамаро, — помолчав, произнес тот. — Я не смог.

«Кто бы смог?!»

— Она не заслужила казни, — хрипло сказал Татибана и опустился на скамью рядом с ним.

Ветер шевелил цветущие ветви вокруг них, и на землю, окруженную лучами солнца, медленно опускались белые лепестки.

— Я рад, что ты приехал, — повторил Фухито. — Мне понадобится помощь друга.

Нарамаро покосился на него с недоумением, а спустя мгновение, догадавшись, вздрогнул и яростно мотнул головой.

— Нет! Ты не можешь просить меня о таком.

— Только тебя и могу, — Фухито равнодушно повел плечом, словно то, что они обсуждали, ни коим образом его не касалось.

— Друг… — сорванным голосом произнес Нарамаро.

Второй раз за день он почувствовал, как волосы на затылке встают дыбом. Впервые — когда Хиаши-сама рассказал ему о поступке Ёрико и Фухито. И теперь — когда Фудзивара просит стать его кайсяку*.

— Это, конечно, не добавит тебе славы, — начал Фухито, неверно истолковав его молчание, но почти мгновенно был перебит рассвирепевшим Нарамаро:

— Да об этом ли я пекусь!

Он скрестил руки на груди и добавил уже чуть спокойнее:

— Ты просишь меня занести над тобой меч…

— Прошу, — подтвердил Фухито и сжал губы.

Думал ли он когда-нибудь, что окажется в подобном положении? Что будет вынужден прибегнуть к сэппуку, чтобы смыть со своего имени позор?

— Это не может быть единственным решением, — пробормотал Нарамаро. — Ёрико — женщина, твоя жена. Она не самурай.

— Она приносила клятву верности нашему клану. И не раз за нас сражалась. Ее воспитывали как онна-бугэйся. И она нарушила все запреты, какие только могла: ослушалась моего приказа, вернувшись и вступив в бой; использовала яд, который изготовила за много дней до того.

Договорив, Фухито подавил тяжелый вздох, что так и рвался из груди. Неделя прошла с их возвращения в поместье: он успел обдумать все бессчетное количество раз. Иного выхода не было. А их смерть смоет позор и с