Мы вволю набесились в речке, гоняясь в воде друг за дружкой, словно дети, наплавались и нанырялись. Шульц-придурок еще глупую суматоху затеял, надумав со мной помериться силами, стараясь побороть меня, навалился на меня со спины и давай меня мутузить так, что я пару раз глотнул «огурца», все-таки он посильней оказался, я так и не смог его сбросить, но, к счастью, воды нахлебался не сильно и быстро пришел в себя, А когда мы, наконец-то, вышли из воды, мокрые и обессиленные и тут же повалились как подкошенные на горячий песок Шульц осторожно, как бы даже невзначай, спросил:

– Послушай, чувак, ты, вообще-то, когда домой собираешься отчалить?

Я ответил не сразу. Конечно, мне давно следовало возвратиться в Питер, хотелось оказаться дома, увидеть дядюшку… Но и покидать Шульца, честно признаюсь, не был готов: когда еще увижу этого раздолбая, да и увижу ли вообще?.. Стало даже не по себе, как подумал, что мне Шульца здорово будет не хватать, во всяком случае первое время – настолько я к нему уже привык, да и связывало теперь нас многое после пережитого, что ж с того, что у него вроде как «амнезия», главное – я все отлично помню.

– Сегодня, Шульц, – собравшись с духом проговорил я глухим голосом, – вечером заявлюсь в «Шкаф», закажу себе стопку «кристапса», ну и далее отправлюсь по знакомому маршруту.

– Вместе пойдем, – тут же отозвался Щульц.

– В смысле? – не понял я.

– Это дело стоит отметить, одним словом, выпивка за мной! – да уж, воистину, по этой части мой друг был неисправим.

Мы немного помолчали, потом Шульц сказал с тяжелым вздохом:

– Мне тебя очень будет не хватать, чувак…

– Я знаю… мне тоже, – только и ответил я, и это были не просто слова, сказанные по случаю или из вежливости, потом все же решил его приободрить, заодно и себя, – может, еще увидимся… как-нибудь в будущем…

– Малоутешительная перспектива, – скривил физиономию Шульц, – к тому времени я уж стану противным старикашкой… бр-рры… даже подумать про такое страшно! – и его натурально всего передернуло.

Обсохнув и немного передохнув, мы вновь отправились в путь. Теперь дорога шла вверх, извиваясь меж двух высоких холмов, но после роздыха это нас не пугало. Шульц даже предложил вместо того, чтобы петлять по серпантину, срезать добрую часть пути, поднявшись прямо к Турайдскому замку по крутому склону – знали, знали древние ливы, а вслед за ними и крестоносцы, где надо было строить неприступные крепости, ведь Турайдский замок как раз и воздвигнут немцами на месте родового деревянного замка Каупо, дважды спаленного немчинами. Склон был настолько отвесным, что пока я карабкался на самую верхотуру, чуть не свернул себе шею, не раз пожалев о нашей мальчишечьей безрассудности. Кстати, замок пока что еще был скрыт, но он по утверждению Шульца уже высился прямо над нами, просто не был виден из-за разросшихся деревьев на склоне… Шульц предложил выйти к замку по нехоженым тропам еще и потому, что хотел сэкономить – к чему попусту тратить деньги на покупку билетов? Хоть и стоили они сущие гроши по сегодняшним меркам, сделать это оказалось проще простого – там не было никаких заборов – что ни говори – Европа! Мы поднялись по склону на самый верх, обогнули справа крепостную стену с полукруглой башней, построенной первоначально около пятнадцатого столетия и воссозданной только сейчас, когда начались серьезные реставрационные работы, – об этом вскользь сообщил Шульц. Потом мы вышли во внутренний двор прямо к главной башне замка, вздымающейся ввысь этажей этак на десять.

– Точная высота – 38 метров, – заметив мой восхищенный взгляд, произнес Шульц нарочитым тоном экскурсовода.

Мы уж собрались туда забраться, чтобы насладиться красотами близлежащих окрестностей, но нас ожидал крутой облом: на входе у массивной двери, обитой кусками железа, подбоченясь стояла толстая и наглая на вид латышка с омерзительными атавистическими усищами, торчащими под носом, ей-богу, не вру – ничего подобного раньше не встречал; так вот, как только мы нарисовались перед ней, она тут же потребовала предъявить билеты, которых у нас, само собой, не было. Ну, мы прикинулись полными идиотами, сказав, что по дороге сюда их выкинули за ненадобностью, мол, откуда нам было знать, что они нам еще пригодятся, но толстуха, не моргнув глазом, произнесла противным скрипучим голосом:

– Такта фам ната купить нофые!

Ничего не поделаешь – поплелись в сторону кассы, правда, туда мы дошли не сразу. На одном из соседних холмов я вдруг увидел широкую поляну, живописно раскинувшуюся по правую руку от нас. Может я бы и не обратил на нее никакого внимания, но сейчас ярко светило солнце и подсвечивало ее так удачно, словно на съемочной площадке со всех сторон выставили уймищу осветительных приборов, представляя ее в самом выигрышном свете для какого-то сказочного фильма. Я стоял неподвижно, любуясь этой девственной красотой… По краям, точнее, с трех сторон, поляну опоясывали стройные вековые деревья, среди которых выделялись высокие березы, в кронах которых весело играли солнечные зайчики; и вся эта волшебная поляна – от края до края – озарялась поистине божественным солнечным светом, даже глазам стало больно смотреть, точно перед нами находился всамделешный «сад Богов», только, конечно, размером поменьше.

– Что это за дивное место? – шепотом спросил я Шульца.

– Холм Дайн, – ответил он, – «дайна» в переводе с латышского означает «песня», здесь устраиваются национальные праздники песни, а в стародавние времена на этом месте, как утверждают историки, находилась деревня ливов, спаленная крестоносцами в 1206 году вместе с замком Каупо. Торейдский вождь, как известно из «Хроники» Генриха, лично руководил усмирением восставших ливов.

Приобретя билеты, мы получили законное право посещения небольшого музея и смотровой площадки на главной башне, несомненно, важнейшей достопримечательности Турайдского замка. Чтобы туда попасть, нам пришлось пройти, нет, протиснуться через пять этажей по узкой – не шире полуметра – винтовой каменной лестнице с низкими кирпичными сводами; шли гуськом, иначе никак, набили кучу шишек, но, знаете ли, оно того стоило, и когда мы, запыхавшиеся, выбрались на самый верх, у нас аж дух захватило от открывшегося пейзажа – такая красотища была вокруг: далеко внизу извилистой лентой текла спокойная Гауя, блистая серебром в солнечных лучах, она плавно несла воды по зеленой долине, поросшей буйными травами, а по всему горизонту, сколько не верти головой, нас окружали изумрудно-зеленые шапки высоких холмов, а над всем этим сказочным миром господствовали бескрайнее голубое небо и стоявшее в зените ярчайшее солнце. Мы долго взирали на это божественное великолепие, не в силах сказать ни слова…

Потом отправились в музей, расположенный в западной части крепостной стены, экспозиция была крошечной, и в ней мы не обнаружили ничего особенного, она по большей части состояла из экспонатов, найденных в ходе археологических раскопок в Турайде, раскопки, к слову сказать, здесь продолжали вести и до сих пор, поэтому часть замковой территории была огорожена.

И все же один предмет почему-то врезался в мою память – небольшая картина на историческую тему, напрямую связанную с Турайдским краем и его замком, написанная маслом в середине XIX века малоизвестным живописцем, по-моему, немецким, но фамилию, конечно, мне теперь уже не вспомнить. Название чересчур замороченное и длинное для небольшого полотна, что-то вроде «Посольство легата апостольского престола достопочтенного Вильгельма Моденского на пути в Ригу из Торейды в лето Господне 1225 года». Помню еще, что оправа у картины была деревянная, без всякой там позолоты. Многолюдная процессия или, точнее сказать, конно-пешая кавалькада, изображенная на картине, состоящая преимущественно из священнослужителей и вооруженной до зубов дюжей охраны с развевающимися на ветру вымпелами и флажками, оглушала роскошью и пышностью – да, богатая фантазия автора помогла ему прорваться сквозь толщу веков и увидеть событие глазами очевидца… Очень достоверно все смотрелось, хотя, впрочем, не мне судить об этом – я ж не свидетель того давнего исторического путешествия… Вот такие мысли роились в моей голове, пока я рассматривал картину: кто-то восседает верхом на коне, кто попроще – идет пешим шагом, ну, а кому положено по сану – едет в повозках, сотрясающих землю массивными колесами и поднимающих за собой дорожную пыль… На дальнем плане на вершине холма тщательно выписан Турайдский замок, тогдашняя резиденция рижского епископа, – однако не краснокирпичный, знакомый нам по современной кладке после воссоздания, а темно-серый, мрачный, сложенный из известнякового камня, каким и был изначально. Поразил и необычный ракурс, выбранный художником, он писал, как бы наблюдая за происходящим с высоты птичьего полета, точно паря в воздухе или как будто находился в вагончике канатной дороги, зависшем над водами Гауи… Понятно, что в момент создания полотна еще не было никакой канатки, да и самого Турайдского замка не существовало – от него остались сплошные руины после произошедшего в конце XVIII века разрушительного пожара. Вот я и повторю: меня так поразило, как талантливый художник сумел разглядеть событие сквозь пелену времени.