Было жарко. Фрида, запыхавшись, как в оазис вошла в чайный садик, где росли многовековые платаны и ореховые деревья, между которыми, несмотря на пекло, гулял ветерок. Она поискала глазами Исмаила и его сестер среди толпы, сидевшей за столиками. Сердце колотилось, во рту пересохло от волнения. «Фрида, мы здесь!» Она вздрогнула, услышав голос Исмаила, но, стараясь не выдать волнения, стала пробираться к ним. Его сестры помахали ей. Когда она подошла, обе женщины привстали и пробормотали приветствия.

Фрида ответила, улыбнувшись, и села лицом к морю. Вечер спускался на Босфор, вода горела в красном свете солнца, и от этого зрелища волнение Фриды только усилилось. Пока разливали чай и обменивались дежурными фразами, постепенно заводя более непринужденный разговор, Фрида краем глаза рассматривала будущих золовок. Баисе – каштановые волосы с сединой, очки в толстой оправе, серо-бежевый костюм, несмотря на жару, манера говорить, не слушая других, – напомнила Фриде избитый образ учительницы из романов. Исмигюль по сравнению с сестрой казалась не такой самоуверенной. Одета она была более утончено и даже накрашена, впрочем, не очень умело. Говорила Исмигюль мало, то и дело сопровождая слова короткими сухими смешками. Было ясно, что обе сестры готовы пылинки сдувать с Исмаила. Как и то, что Фрида не была той невестой, о которой они мечтали для брата, – их доброта и внимание не обманули ее ни на мгновение. Еврейка, к тому же нездешняя, бежавшая с семьей из России.

Фриде было неуютно под пристальным взглядом Баисе, словно она допустила какую-то оплошность: платье ее было слишком белым, лак на ногтях – слишком красным, каблуки – слишком высокими, волосы свободно падали на плечи, а кончик носа, должно быть, предательски блестел от пота.

Исмаил не стал скрывать от сестер, что отец и сестра его невесты депортированы, и вкратце рассказал все. Баисе слегка закашлялась.

– Нам так жаль, что случилось с вашим отцом и сестрой. Пусть все трудности поскорее кончатся! – сказала она быстро, будто хотела скорее отделаться.

«Русский» отец наверняка из коммерсантов, кто знает, за какие темные делишки его выгнали из страны. А сестра замужем за венгром. Слишком много подозрительных иностранцев! Фрида догадывалась, что у Баисе на уме, и все больше чувствовала себя не в своей тарелке. Она ответила довольно резко, что это ошибка и что скоро все уладится.

– Значит, твоя мать уже познакомилась с Исмаилом? – спросила Исмигюль, которая до этого почти не открывала рта. Фриде послышались нотки упрека: следовало бы первым делом ее представить матери и всей семье жениха.

– Ну а чем она занимается? – спросила Баисе.

– Она учительница, – ответила Фрида.

Лица будущих золовок, казалось, немного посветлели. Хороший знак. Однако когда Фрида добавила, что мать преподает фортепиано и французский язык, она почувствовала легкое разочарование с той стороны. Фортепиано, французский… Весьма полезно, но это именно то, чему учат всякие космополиты: греческие, левантийские и еврейские «мадам» и «мадемуазели».

Раз заговорили о профессии, Баисе сочла необходимым сообщить им, что одобряет их выбор «священного» и «высокого» дела врача, и напомнила, что в случае Исмаила ее наставления сыграли решающую роль. Она подробно расспросила Фриду и о педиатрии, и о планах на будущее. Фрида злилась про себя, что отвечает на все расспросы этой женщины тонким голосом, как у маленькой девочки, пытающейся расположить к себе учительницу.

Баисе встала.

– Приятно было познакомиться, Фрида, надеюсь отныне видеться с вами чаще, – сказала она и пожала ей руку. Вслед за ней протянула ладонь Исмигюль, повторила «приятно познакомиться» и снова издала короткий смешок.

Рукопожатия обеих сестер оказались крепкими. Впервые за вечер Фрида почувствовала их теплоту и искренность. «У них определенно много общего с братом, они такие же честные и отзывчивые, у нас не будет причин не сойтись со временем», – подумала она с облегчением.

После ухода Баисе и Исмигюль наступило короткое молчание. Первым нарушил его Исмаил:

– Твоя мама и старшие сестры позади, это трое. Остаются мои мать и братья. Но…

После некоторого колебания он продолжил:

– Ты знаешь, я не умею лгать или притворяться. Моя мать хотела, чтобы ты приняла ислам. Она считает, что, если мы поженимся так, она не сможет предстать перед Аллахом с чистым сердцем. Поэтому она не собирается на свадьбу. Хотя она еще не очень здорова и почти не выходит из дома. Как видишь, вам рано встречаться. Но в будущем, мы, конечно, что-нибудь придумаем. Что касается моего брата…

Он протянул Фриде листок бумаги, который достал из кармана.

– Ты знаешь, что он служит в Чаталдже. Я написал ему короткое письмо, сообщил, что в ближайшие месяцы у нас будет свадьба и мы хотели бы видеть его как старшего в семье. Ответ пришел сегодня телеграммой. Прочти это.

Фрида взяла телеграмму и прочитала:

У меня больше нет брата по имени Исмаил тчк Искендер Босналы

Она вернула листок, не сказав ни слова.

– Мне нужно вернуться в больницу, – сказал Исмаил. – Я сегодня на дежурстве. Увидимся в понедельник.

Фрида кивнула. Она, казалось, полностью сосредоточился на чае, который пила, не глядя на Исмаила, который быстро уходил.

Водоворот событий и людей внезапно начал захватывать ее. Сойдя вечером с парома в Мода, она впервые почувствовала облегчение, что не увидит Исмаила до начала недели.

* * *

Им с матерью предстоит разобрать счета. Отец перед отъездом снял в банке часть денег, и теперь, чтобы правильно распоряжаться оставшейся суммой, не трогать конверт, оставленный Эммой и Ференцем, и не зависеть ни от кого, им приходилось тщательно считать каждый куруш. Завтра они будут читать книги, слушать музыку, болтать. Может, вечером прогуляются, заглянут в лавки, купят нитки, шерсть и какие-нибудь мелочи, например пуговицы.

Но мать встретила ее с грустным лицом.

Нет, ничего плохого не случилось, скорее даже хорошее: пришло письмо от отца, первое письмо после телеграммы, которую он отправил, как только добрался до Антверпена. Самуэль Шульман сообщал, что постепенно обживается. Сказав это, Броня взяла листок, лежавший на буфете, и не без колебаний протянула Фриде.

– Там есть и о тебе.

Фрида вздохнула. Еще одно послание за сегодня; возможно, и в нем нет ничего для нее приятного.

Антверпен,

апрель 1946 года

Моя дражайшая жена,

после изнурительного путешествия на поезде через разрушенную войной Европу я наконец прибыл в Антверпен, где живет твой кузен.

Раймона я нашел. Я пишу эти строки из его дома. Он и его семья еще только оправляются после увечий, нанесенных войной. Однако