— Извините, вы друг моего отца? — спрашиваю я.

Он качает головой.

— Я из Провиденса.

Весь тот сорокавосьмичасовой обвал проносится у меня в голове. «Алекс мебель», огоньки на воде, Лавкрафт, одиночество, отчаяние, зацикленность, все то, что разрушает личность, что загоняет ее в землю, в самый темный уголок себя самой.

— Провиденс. Там так мило.

Мой новый знакомый, должно быть, читает мое лицо, а оно, должно быть, рассказывает некую историю. Наверное, я плачу, я ничего не чувствую, но он протягивает мне салфетку. Хлоя и Кэрриг. Я утираю слезы.

— Итак, — говорит он. — Не хочу вмешиваться и понимаю, что сейчас не лучшее время, но я должен спросить. У вас есть новости от Джона?

Я сминаю в комок салфетку.

— Не хотите пройти на передний двор?

Мы сидим в грубых садовых креслах на переднем дворе. Эти кургузые кресла убивают мою маму. Эггз не сказал, что он из полиции, но это чувствуется. Властность. Уверенность. Я говорю, что кресла — мамина любимая мозоль, то, что она называет психологической мебелью. Они непрактичны, никогда не используются и служат всего лишь посланием для соседей — знайте, мол, что мы можем себе и такое позволить.

Эггз смеется.

— Мы ведь все так делаем, правда?

— Вы имеете в виду, устраиваем представление для соседей? Ох нет. Эта вечеринка не для соседей, она для родителей. Мы им обязаны. Мы живем в Нью-Йорке, я — единственный ребенок и приезжаю домой нечасто, а Кэр тоже отсюда, у него пятеро братьев и сестер, но он единственный, кто не живет здесь. Вот почему мы перед ними в долгу.

Гость улыбается.

— Вы — хорошие ребята.

Молчание. Это такое активное, переходное молчание, когда ты слышишь, как работают внутренности, мышцы горла.

— Значит, вы подумали, что он может появиться здесь? — спрашиваю я. — Джон?

— Нет. Я подумал, что вы, может быть, получали от него весточку.

— Я не слышала о нем уже несколько лет.

Эггз кивает, но слишком картинно, как в кино, когда полиция что-то раскапывает.

— О’кей. Буду знать.

— У него все хорошо? — спрашиваю я и тут же жалею, что спросила, — получилось слишком эмоционально, как будто я оправдываюсь за что-то.

— Ну… вы ведь знаете его лучше всех.

— Это было давно.

— Скажу о себе. Я женат. Когда проводишь с кем-то так много времени, развивается, знаете ли, что-то подобное шестому чувству. Я, например, узнаю, что моя жена злится на меня, еще до того, как она сама это осознает.

Что это, приглашение или ловушка? Я хочу сказать, что прошла через ад из-за Джона, что знаю — ему больно, но эта боль — не моя боль. Я так скучала по нему, мне так его не хватало, что я потерялась, спряталась в томлении. Такое можно рассказать случайному собеседнику в баре отеля. Но такое не расскажешь копу.

Поэтому я просто обещаю смотреть в оба.

— Вообще-то все просто, — продолжаю я. — Как вы знаете, Джон исчез, когда мы были еще детьми. Его похитили. А после того как Джон вернулся, умерла моя лучшая подруга. Вот тогда я и видела его в последний раз.

— Она ведь умерла от сердечного приступа?

— Да. Это было ужасно. И в тот же день Джон бесследно исчез. Так что если бы я знала, где он, то, вы уж поверьте, обязательно бы вам сказала. Я и сама хочу знать.

Эггз тяжело вздыхает. Снова молчание.

— Как вы думаете, где он?

— А почему вы его ищете? Он что-то сделал?

— Нет. Мне просто интересно. Знаете, когда человека вот так похищают, он затем сильно меняется.

Я чувствую, что краснею. Те давние вечера, ожидание, желание, переписка, то, как он снова и снова уходил от меня, то, как мне в это не верилось, сомнения — а что, если это только мое эго, мой нарциссизм, мое нежелание верить очевидному, — я вспоминаю все. Я опускаю голову, смотрю под ноги.

— Я знаю, что вы хотите сказать. Он вернулся другим. Однажды мы разговаривали двадцать часов подряд, и я не преувеличиваю. Но он не хотел… мы… В общем, он вел себя странно. — Я произношу слова, произносить которые никогда не хотела, и от этого меня трясет. — Он не хотел видеть меня лично… вживую.

Правда жжет. И не ощущается как правда. Во рту пересохло. А полицейский вздыхает.

— Мы не всегда знаем, кто что хочет. Вы дали своему другу свободу. И, может быть, он давал вам свободу.

Мне и в голову никогда не приходило, что Джон ушел, чтобы я чувствовала себя свободной, чтобы получила вот это все. За спиной у нас хлопает бутылочная ракета. Я вздрагиваю. Эггз тоже. А потом он дает мне свою карточку, и мы прощаемся. Я обещаю позвонить, если узнаю что-то о Джоне.

Он улыбается.

— Теперь вы можете сказать вашей матери, что кресла пригодились.

Я возвращаюсь. Выпиваю «Файрбола» и следом стаканчик простого виски. Стараюсь расслабиться, войти в роль девушки, повисшей на руке жениха. Не думай о Джоне, сейчас не время. Влажные поцелуи, подпевки Биллу Джоэлу с незваными гостями, бывшими одноклассниками, которых я не видела сто лет. А потом как-то внезапно становится поздно. Стихает музыка, гости разбредаются по пикапам. Мой мозг устал. Во рту засуха. Хлопаюсь на плетеную софу, шарю нетвердыми глазами между деревьями, высматриваю Джона, но так бывает с каждым, кто вернулся домой, он пытается найти прошлое.

Остались только мы, я и Кэр, на софе под открытым небом, уставшие, вымотанные. Хиты вечера — Пингвина вырвало на батут, наши мамы, моя и Кэра, пытаются играть в пив-понг, забавные эпизоды — когда Кэрриг вытащил меня во двор и стал призывать всех собраться и посмотреть, как мы исполняем свадебный танец, — это в прошлом.

Он смеется.

— Похоже, я здорово набрался.

— На то она и вечеринка, — говорю я. — Все в порядке.

Кэр наливает себе в чашку водки, и я даже не пытаюсь его остановить.

— Надо отлить, — сообщает он и уходит, а я остаюсь одна и вспоминаю другие моменты, те, когда его не было рядом, — разговор с Эггзом и что случилось, когда я вернулась в дом и нечаянно подслушала разговор моей будущей свекрови с сестрой Кэррига, Эрин.

— Мне она тоже не больно-то нравится. Всегда вела себя так, будто лучше нас всех. Знаешь, Доринда спросила ее сегодня, сколько она получила за ту картину, что продала Кэти Перри, так она сделала вид, что, мол, спрашивать такое невежливо. Как будто это не наше дело, хотя сама-то тянет с нашего Кэррига.

Эрин кивнула.

— У нее и мать такая ж. Адвокатша. Выскочка.

— Да, да! — Мать Кэра довела себя практически до оргазма. — Вся из себя такая высокомерная.