—Как съездил? — вопрос адресовался Тимофею.

—Нормально. Всё уладили и решили, — целуя и помогая сесть, ответил он.

Она оглядывала своё семейство за столом и думала, сколько же надо было выстрадать и ждать, чтобы сейчас собралась все родные, кроме Ивана.

Он скоро тоже присоединится к ним. Служить ему осталось совсем немного, —пятый год пошёл.

Сегодня и Марья с Георгом приехал. Два года назад став мужем и женой. Этот змий добился всё же руки её дочери. Когда только они умудрялись встречаться…. Пропустила она эти моменты, пока металась между делами. Уговаривала её отказаться от него, мотивируя, что старше её, а она ни в какую: «Люблю!»

Долго Оливия сопротивлялась и оттягивала их союз, но когда сам Волислав пришёл сватом, пришлось согласиться.

Только прошептала на ухо жениху:«Обидишь или будешь волочиться за другими — не прощу. У меня тут зелий полно, так ежели что…» — и одарила зловещей улыбкой.

—Ты не подражаема…мама! — съязвил он в ответ.

Через год она нянчила первого внука, а немного погодя Марья стала тётей.

Она перевела свой взгляд на мужа и заглянула в его глаза, которые всегда искали её. Тимофей! Она уже не думала, что встретит его в своей жизни, похоронив воспоминания глубоко в сердце. Но они иногда всплывали во сне, и она просыпалась с бьющимся сердцем и слезами на глазах. И потом долго не могла уснуть от не отпускающих его голубых глаз, словно голубое небо.

И опять воспоминания унесли её в то время, когда она встретилась с ним: в тот миг, когда Триединый решил их соединить, или давал шанс на последнюю встречу….

Если бы не её навязчивая идея починить венчик и именно в этот день отправиться к кузнецу, —может этой встречи никогда бы и не случилось.

Она до сих пор не знает ответа на вопрос: почему не раньше и не позже не посетило это желание?

Подъехав к кузне и спустившись с лошади, а она давно научилась управлять и ездить как заправский жокей, окликнула:

—Микола!

И ей навстречу вышел кузнец, опустил щипцы в ёмкость и вытер руки о фартук.

—Княгиня! Что ..., — но его вопрос повис в воздухе, когда из темноты кузни прозвучало:

—Оливия! Люба моя!

И она вмиг оказалась в объятиях Тимофея, который обвил своими крепкими руками и шептал:

—Жива!…, жива!…, люба моя!,…

Она замерла только на секунду, а затем обняла его, и их губы встретились в жарком и страстном поцелуе.

И в этот момент мир замер: одно мгновение, когда дыхание замедлилось. И с каждым выдохом, когда выпускаешь весь свой запас кислорода. И всё замирает: сердце, лёгкие и, наконец, мозг. И всё, что чувствуешь, чего желаешь и что стараешься забыть — меркнет. А потом, внезапно, снова даёшь телу воздух и даёшь ему жизнь.

Оторвавшись от поцелуя, они стояли и смотрели в глаза друг друга, а по щекам текли слёзы радости, слёзы встречи, слёзы надежды, слёзы любви.

—Хм, — это отрезвило их и вывело их забытья.

Она оглянулась и увидела улыбающееся лицо кузнеца, и она от смущения спрятала своё на груди любимого, вдыхая забытый его запах.

Лошадь тихо двигалась в направлении к дому знакомой ей дорогой, а на ней сидели двое, которые не могли разомкнуть объятия, наслаждаясь теплом друг друга.

—Не могу поверить, что здесь встречу тебя. Я думал, потерял, —там в пожаре. А ты жива, люба моя! Если бы меня мой друг не задержал, я бы опять не встретился с тобой. Заехал по пути в другую деревню повидаться с ним. Триединый! Мы могли разминуться… Нет, не хочу даже думать об этом… Моя! Только моя! — шептал он, нежно осыпая её поцелуями.

—Никому не отдам! Не потеряю теперь! — сердито.

Они произвели растерянность у всех, кто встречался у них на пути.

Увидеть Княгиню сидящую в мужских объятиях, было для некоторых потрясением.

Марья, встретив их, всплеснула руками и прижала их к груди от радости, —она узнала Тимофея, хотя года не пощадили его.

Виски посеребрила седина, на лбу залегла сердитая морщинка.

Он, поставив Оливию на землю, протянул руку к Марье, приглашая в свои объятия.

Она, легко сбежав с крыльца, уткнулась ему в грудь. Так и стояли они, замерев, обвитые крепкими руками Тимофея.

—Знаешь, когда увидел, как горит твой дом, — начал он свой рассказ, не выпуская её из своих рук, — очумел от страха за тебя. Рвался в огонь, да мужики не дали. Кричали, что крыша сейчас рухнет. Только я не слышал их, всё было будто в тумане. А когда понял, что огонь поглотил дом, то рухнула земля под ногами. Брёл, сам не знаю куда, только ноги привели меня на наше место. Всю ночь просидел, вспоминая тебя. Сердце кричало, звало тебя…. А на рассвете встал и ушел. Ничего меня в деревне не держало, даже тревога за родных ушла. Понял я, что жизни мне нет на этой земле. Не нужна она мне без тебя! Жгла досада на слабость мою, что променял спокойствие своей семьи на свою любовь. Бродил я по лесу и наткнулся на разбойников. Там и остался, решив, что мне всё равно где быть и с кем. Пустота поселилась в душе, будто вырвали что-то светлое в моей жизни, а заменить‒то нечем. И пошёл с ними грабить обоз без желания и чувств. Только крик молодой девахи вывел меня из такого одурманенного состояния. Убив насильника, я встал на защиту остальных. Не приняло моё сердце такого разбоя. Меня ранили, а тут подоспели и воины. После выздоровления я решил остаться в княжеском войске, надеясь, что погибну и найдёт тогда моя душа покой. Не хотелось мне больше жить без тебя, люба моя!

Он крепко прижал, заглянул в глаза и прильнул к губам. Его дыхание сорвалось, и нежное легкое касание быстро переросло в жадный и голодный поцелуй. Он поглощал её выдох, перекрывая воздух.

Оливия задыхалась в сладкой истоме. Его дыхание обжигало кожу, такое горячее и шумное

Руки Тимофея блуждали по телу, вызывая дрожь и жгучее желание. Он нежно опрокинул её на спину и вдруг словно очнулся, и она, почувствовав, что он замер, открыла глаза.

На неё смотрел его затуманенный взгляд, спрашивающий разрешения.

Вскинув руки, обхватила его затылок и зарылась пальцами в густые русые волосы, притягивая его к себе. Такие мягкие на ощупь.

И она сама потянулась за поцелуем, желая,