— Что-что? — холодно, без всякого выражения переспросил Пол. — Боюсь, я не расслышал…

— Ошибочны, — с нажимом повторил Аллейн. — Насколько я могу судить, совершенно ошибочны.

Пол резко остановился и, укрывая лицо от ветра, посмотрел на Аллейна не то чтобы с испугом, но с сомнением, словно все еще надеялся, что недослышал.

— Но как же это… не понимаю… нам казалось… все так сходится…

— По отдельности, возможно, и сходится.

Они продолжили путь, и Аллейн с трудом расслышал взволнованный голос:

— Может, объясните? — И почти тут же уловил встревоженный взгляд спутника. — Впрочем, вряд ли в этом есть какой-то смысл, — добавил Пол.

Аллейн на мгновение задумался, затем взял Пола под руку и увлек в переулок, где ветер задувал не с такой силой.

— Глупо как-то вступать в перебранку в такую погоду, — сказал он, — но, полагаю, вреда от кое-каких пояснений не будет. Совершенно не исключено, что, если бы после смерти вашего деда не поднялась вся эта туча пыли, мисс Орринкурт вполне могла бы стать леди Анкред.

— Не понимаю. — Пол даже рот раскрыл от изумления.

— Не понимаете?

— О Боже, — прохрипел Пол, — неужели вы имеете в виду Седрика?

— Да, и порукой тому сам сэр Седрик, — сухо ответил Аллейн. — Он говорил мне, что всерьез думает о браке с ней.

После продолжительного молчания Пол медленно выговорил:

— Да, конечно, они очень близки. Но я и представить себе не мог… Нет, это уж слишком… Извините, сэр, но вы уверены…

— Разве что он все придумал.

— Чтобы замести следы, — подхватил Пол.

— Слишком уж все это сложно, и к тому же она легко может поймать его на лжи. А по ее поведению вполне можно заключить, что они вроде как понимают друг друга.

Пол прижал переплетенные пальцы к губам и протяжно присвистнул.

— А может, он заподозрил ее и решил проверить свои подозрения?

— Тогда это была бы совершенно другая история.

— Такова ваша теория, сэр?

— Теория? — рассеянно повторил Аллейн. — Нет у меня никаких теорий. Я еще не все разложил по полочкам. Ладно, не буду вас держать на холоде. — Он протянул Полу руку. У того ладонь была как лед. — Всего хорошего.

— Еще один вопрос, сэр. Только один, обещаю, последний. Моего деда убили?

— О да, — сказал Аллейн. — Да. Боюсь, в этом нет никаких сомнений. Он был убит. — Аллейн двинулся по переулку. Пол, дуя на свои замерзшие ладони, смотрел ему вслед.

На парусиновую перегородку, державшуюся на шестах, падали слабые отблески света от висящих внутри фонарей, образующих нечто вроде круга. Один из них, видимо, касался стенки, потому что стоящий снаружи дежурный сельский констебль ясно различал тень от провода и источник света.

Он тревожно посмотрел на неподвижную фигуру своего напарника, полисмена из Лондона, на котором была короткая накидка с капюшоном.

— Чертовски холодно, — пробормотал он.

— Точно.

— Как думаешь, это надолго?

— Откуда мне знать?

Констебль с удовольствием бы поговорил. Это был моралист и философ, известный в Анкретоне своими высказываниями о политиках и независимыми взглядами в вопросах религии. Но беседе равно мешали неразговорчивость напарника и тревожное осознание того, что любое сказанное слово будет услышано поту сторону перегородки. Он переступил с ноги на ногу, гравий заскрипел под ногами. Изнутри доносились какие-то звуки — голоса, приглушенные удары. В дальнем конце, где-то в вышине, словно парящие в ночи и по-театральному подсвеченные снизу, стояли на коленях три ангела. «Длинными ночными сменами, — говорил самому себе констебль, — да осенят меня своими крыльями Твои ангелы».

Изнутри, но словно бы прямо из-за спины, донесся голос главного инспектора из Ярда:

— Ну что, Кертис, готовы?

На полотне перегородки заколебалась чья-то тень.

— Вполне, — сказал кто-то.

— В таком случае прошу вас, мистер Анкред, ключ.

— Э-э… гм… да. — Это был бедный мистер Томас Анкред.

Констебль прислушивался, хоть и против воли, к последующим звукам, слишком знакомым, — ему уже приходилось их слышать в день похорон, когда он пришел пораньше посмотреть, все ли в порядке, а его кузен, могильщик, занимался своим делом. Забито крепко, очень тяжелый замок. Придется капнуть немного машинного масла. Такие замки редко используют. Холодный воздух прорезал какой-то скрежет, от которого у него буквально кровь в жилах застыла. «Петли проржавели», — подумал он. Пятна света куда-то исчезли, и вместе с ними замолкли голоса. Впрочем, они все еще доносились до него, но звучали теперь глухо. За изгородью, в темноте, вспыхнула спичка. Должно быть, это водитель длинного черного лимузина, припаркованного на проселке. Констебль и сам был не прочь сейчас выкурить трубку.

Голос главного инспектора, отразившийся на сей раз не от полотняной, но от каменной стены, отчетливо произнес:

— А ну-ка, Бейли, включите ацетиленовые лампы.

— Слушаю, сэр. — Ответ прозвучал так близко, что констебль чуть не подпрыгнул. По ту сторону полотна вновь вспыхнул свет, сопровождаемый на сей раз каким-то пронзительным шипением. В ветвях деревьев, окружающих кладбище, метались изломанные тени.

Раздались звуки, которых констебль ожидал с каким-то тошнотворным нетерпением. Скрип дерева по камню, за ним неровное шарканье и тяжелое прерывистое дыхание. Он откашлялся и исподтишка посмотрел на своего напарника.

Пространство за перегородкой вновь наполнилось невидимыми фигурами.

— Давайте-ка сюда. На козлы. Вот так. — Снова скрип дерева, затем все умолкло.

Констебль засунул руки глубоко в карманы и посмотрел наверх, где покачивались три ангела и уходил в небо шпиль церкви Святого Стефана. «На колокольне, должно быть, летучие мыши, — подумал он. — Чудно, что именно такие вещи приходят вдруг в голову». В анкретонском лесу заухала сова.

По ту сторону перегородки вновь началось движение.

— Если никто не возражает, я бы подождал снаружи, — раздался чей-то сдавленный голос. — Я никуда не уйду, вы можете позвать меня, если понадоблюсь.

— Да, конечно.

Откинулся полог, и на траву упал треугольник света. Какой-то мужчина сделал шаг вперед. На нем было тяжелое пальто, шея завернута шарфом, шляпа надвинута низко, закрывая лицо, но голос мужчины констебль узнал и неловко переступил с ноги на ногу.

— А, это вы, Брим, — сказал Томас Анкред. — Холодно-то как, а?

— Перед рассветом всегда особенно морозит, сэр.

Наверху ожили церковные часы и мелодично прозвонили два ночи.