и наводить авиацию. Так что первым делом хорошо замаскироваться и по возможности окопаться!

Не доезжая нескольких метров до гребня высоты, я приказал загнать БТР под самое высокое, раскидистое дерево, в густые, высокие кусты. За несколько шагов не видно ничего. Прямо с башни было удобно забраться на дерево и наблюдать за местностью, что и было сделано мной. Сразу взяв с собой полевой телефон и закрепив за ремень конец телефонного кабеля, я добрался до удобного места и, подключив аппарат к кабелю, вызвал "Гвоздику".

С этой точки, которая господствовала над всей местностью, даже без бинокля было видно, как через поля, разделенные межами, отступали наши. Справа виднеется небольшой дубовый лесок, слева — какое-то село, которого на моей карте нет. Прямо на запад уходит, постепенно поднимаясь дорога. Справа от дороги все поле было покрыто красноармейскими пилотками. Их отлично было видно на фоне белоснежных цветов гречихи.

— "Гвоздика", "Гвоздика", я "Помело", как слышите? Прием!

— "Помело", "Помело", я "Гвоздика" слышу вас "отлично"! Прием!

— Нахожусь в квадрате 17-32, по "улитке" шесть, на высоте "Гребень", наблюдаю на запад от себя боевые порядки отступающей пехоты, численностью до батальона. Авиация противника штурмует пехоту, не давая организованно отойти. Как поняли? Прием!

— "Помело", я "Гвоздика", вас понял. Приказываю силами отступающих подразделений организовать оборону по высоте "Гребень". К вам отправляю "Вал", "Шилку" и КШМку вашей батареи. Как поняли? Прием!

— "Гвоздика", "Гвоздика", я "Помело"! Все понял! Разрешите выполнять? Как поняли? Прием!

— "Помело", выполняйте!

Самолеты немцев продолжали на бреющем полете обстреливать отходивших бойцов, и это увеличивало сумятицу их отступления. Над рощей повисла, словно застыла в воздухе, двухфюзеляжная 'рама'. Немецкий разведчик долго маячил над местом нашего расположения, но, очевидно, так ничего и не обнаружил: мы успели хорошо замаскировались в березняке. Скоро появились "Юнкерсы", и методично продолжили безнаказанно бомбить нашу отступающую пехоту.

Наконец все успокоилось. Медленно оседала на землю пыль. Из-за нее, наблюдать за местностью было практически невозможно, поэтому, оставив телефон на дереве, я спустился вниз. Большая группа отступающих пехотинцев медленно подходила к высоте, совсем недалеко от нашей позиции. Командиров среди них я не заметил, правда, ориентировался я на командирские фуражки, но все были либо в пилотках, либо в касках непривычной формы, либо вообще без каких-либо головных уборов. Несколько десятков бойцов забрели в рощу. Один из них привлек мое внимание. Это был парень атлетического телосложения, во взмокшей, просоленной потом гимнастерке с расстегнутым воротом. Он оказался практически рядом с замаскированным срубленными ветвями БТРом. Рассматривая его, отметил что на лице солдата была растерянность... Видно от сильного отчаяния он швырнул наземь винтовку и в изнеможении опустился на траву, обхватив голову и уперев локти рук в колени. Выйдя из-за кустов, я решил воспользоваться тем же приемом, как и с нашим замполитом на политзанятиях — задать правильный вопрос.

— Ну, и как дальше жить мыслишь боец? Когда в родное село придешь, и тебя спросят соседи, почему вернулся, что им ответишь? Невеселая браток, будет у тебя жизнь дома... Прямо скажем, скучновато будет...

Красноармеец встал и дрожащей рукой попытался застегнуть воротник...

— Все пропало, товарищ командир, наши бегут, а немца — силища!..

В глазах красноармейца отражались растерянность и беспредельная тоска.

— Да кто бежит? Твои товарищи честно сражаются, а ты говоришь: "Бегут"... Бежал только ты да еще пяток, ну от силы десяток, что вон там, за деревьями, прячутся; а другие дерутся... И заруби себе на носу: Мы победим! Чего бы это ни стоило, победим! Просто хотя бы потому что нас больше! Только слезами и соплями тут не поможешь! Подними винтовку и иди приведи сюда вашего командира, вон к тем березкам! Я рукой показал куда. — Этих, что к кустам жмутся, с собой захвати! Спросишь лейтенанта Куренного. Приказ понятен, товарищ красноармеец?

— Да, товарищ лейтенант! Разрешите выполнять?

— Действуй, только умойся сначала, разгладь волосы, одень пилотку… Кто тебя в таком виде послушает? — С этими словами протянул ему свою флягу с деревянной биркой на которой было указаны мое звание и фамилия с инициалами.

— Как зовут-то тебя? — Задал вопрос, когда парень вытаскивал из-за ремня свою пилотку.

— Матвеев Захар.

— Ну, ступай, красноармеец Матвеев, выполняй приказ!

Спустя минуту, за кустами раздались команды: "Становись!", "По порядку номеров — расчетайсь!".

Еще через несколько минут, к березкам подошли двое: Матвеев и коренастый мужчина в каске, с несколькими треугольниками в петлицах и медалью на прямоугольной колодке с лентой красного цвета.

— Старшина Хильчук!

— Лейтенант Куренной. Какой части будете старшина?

Глянув на меня, из-под густых бровей, старшина не дрогнув, ни одной мышцей лица, сказал:

— А Ваши документики, глянуть можно, товарищ лейтенант?

В один момент, мне стало ясно, что этого старшину, на горло не возьмешь, лучше сказать правду, а самое лучшее — сказать ему не всю правду.

— Понимаешь старшина, в разведку нас послали. А в разведке действуют без документов. Приказ у меня — установить линию соприкосновения с немцами. Связи с войсками нет, что и где происходит — не известно. Вот такие, вот дела, Хильчук.

— Верю, товарищ лейтенант. Если бы Вы диверсантом немецким были, нашлись бы и документы, и все остальное. А так все правильно. Хотя форма ваша, да и оружие — не встречал я такого.

— Неделю назад выдали, а одел только сегодня ночью.

— Правду вы говорите, товарищ лейтенант. Не обмялась еще Ваша форма, да станком ткацким еще пахнет — совсем новая! Я в этом деле понимаю, поскольку старшина роты я, в третьем батальоне шестьсот двадцать второго стрелкового полка.

— Ну, а я — командир взвода управления отдельного артиллерийского дивизиона.

— Из укрепрайона?

— Нет, старшина, не из укрепрайона. Извини, больше не могу ничего сказать.

— Да чего извиняться, товарищ лейтенант! Мы люди военные — понимаем!

В это время, из кустов, где стоял замаскированный БТР, раздался крик моего наблюдателя:

— Товарищ лейтенант! Немцы!

Вместе со старшиной, подойдя к крайнем деревьям рощи, я поднял бинокль и увидел вдали немецких мотоциклистов. Они мчались по дороге, подымая пыль и судя по вспышкам, прочесывали обочины дороги пулеметным огнем. Я уже хотел дать команду на постановку неподвижного заградительного огня, как впереди звонко ударили пушки, и вся группа мотоциклистов пропала в разрывах. Судя по выстрелам, стреляли трехдюймовые орудия, приблизительно — артиллерийский взвод.

Как-то резко наступила тишина, и было слышно как у меня под ногами деловито жужжит шмель.