Девочек вывели в одинаковых куртках и брючках, желтых с синим, под цвет разгулявшегося дня. Сестры сияли от счастья. Правда, в этот раз Нине еще больше не понравилась старшая Даша: скошенные книзу уголки глаз, прямой отчаянный взгляд – такого Нина не видела ни у кого из детей. «Уголовница, – думает она. – Колония по ней плачет». Впрочем, на долгие раздумья времени все равно не оставалось: девочек завернули в пуховики, каждый как минимум на два размера больше, чем нужно, натянули на уши фланелевые шапки и повязали шарфы.

– Куклы, – улыбнулась заглянувшая в группу нянечка. – Вот повезло засранкам!

Нина тоже поднялась и надела пальто.

– Пора нам, – сказала она Луису и Марии. – А то вечер скоро, в Москву приедем ночью.

– Да-да, – согласилась Мария, – мы уже.

В дверях Нина столкнулась с директрисой Еленой Ильиничной.

– Счастливого пути! Дай вам бог успехов, радостей! – энергично кивает директриса и прощально машет испанцам пухлой короткопалой ручкой, – в этот миг Нине становится совершенно ясно, что приятный конверт Ксения отдала ей еще в Рогожине.

– Это тебе, Ниночка. Держи, – и Елена Ильинична протянула Нине сложенный пополам листок бумаги.

– Что это? – Развернув листок, Нина увидела два телефонных номера, начирканные иссякающей фиолетовой ручкой.

– Телефоны. Сверху мой, а внизу Танин, медсестры нашей. Это код Конькова. Если что – звони.

– Большое спасибо, Елена Ильинична, – улыбнулась Нина и сунула листок в карман. – Позвоню, если что.

За время, которое прошло после суда, солнце разошлось и основательно подогрело землю. В один миг зима отступила. С козырька над крыльцом капало, тонко звеня. В воздухе пахло березовым соком, а простор за оградой детдома было так велик и прозрачен, что Нина чуть не прослезилась.

Расселись в «баргузине»: Виктор за рулем, Нина на переднем сиденье, как сидела всегда, если не было Ксении, испанцы и девочки позади в салоне с двумя рядами кресел. Витя повернул ключ зажигания. На крыльцо выбежали дети, закричали им что-то вслед, замахали руками. Нина прильнула к окошку, улыбнулась и тоже помахала в ответ. Только беззубого мальчишки со шрамами на голове в тот раз почему-то не было видно: не выскочил на крыльцо, не погнался за отъезжающей машиной, не заорал Нине вслед своим хулиганским голосом.

– Ну, с богом, – сказал Витя.

Он всегда так говорил, когда забирались в глушь и пора было возвращаться. Шутка ли: надвигался вечер, а впереди лежало много километров обратного пути.

«Как же хорошо, – думала Нина, расстегивая пальто и устраиваясь поудобнее. – Сестер пристроили, испанцев осчастливили, деньги заработали, а теперь домой».

Даже усталость этого дня была ей приятна. Усталость предлагала выбор: можно спать, откинувшись на сиденье и сквозь сон, на расстоянии вытянутой руки ощущая надежность и сосредоточенность Вити, а не хочется спать, можно просто тихо сидеть, любуясь из уютной капсулы микроавтобуса, как горит синеватый простор, как к вечеру сквозь синеву отчетливо проступает фиолетовое и серое.

Над полями взошла большая, в полнеба луна, похожая на воздушный шар. Потом луна поднялась выше и сжалась в детский кулачок. И все события этого дня, особенно его благостной послеполуденной половины – поля, похожие на застывшие озера, бешеное солнце, мигом растопившее тротуары; добродушное, с хитринкой, круглое лицо директрисы Елены Ильиничны, на котором ясно читалось, что конверт давно уже лежит в ее дамской сумочке самого отборного рогожинского фасона; смутная тревога за мальчишку со шрамами, пылающие капли, летящие с крыш, косенькие мордочки девочек – все это соединилось в нежный полнозвучный аккорд, который словно пытался разбудить Нину от непонятного сна.

День уже сделался ночью, сумасшедшее сияние погасло, луна стала обыкновенной и поднялась высоко над лесом, поле осталось позади, и кругом чернели стволы деревьев, а Нина все размышляла, что это был за аккорд с таким глубоким нежным звучанием и от какого наваждения он пытался ее разбудить…

Витя включил радио, заиграла музыка.

И вдруг Нина различила странный шум, идущий вразрез с ее задумчивым настроением – тихие, приглушенные звуки борьбы и протестующий шепот: сначала сдержанный, с увещевательными интонациями, затем все более громкий и испуганный.

А потом раздался визг. Так не умеют визжать испуганные или охваченные восторгом дети: звуки, доносившиеся из темноты салона, были животные, обезьяньи. Нина обернулась и потеряла дар речи: косенькие девочки, скинув с себя шапки и куртки, яростно молотили кулаками Луиса и Марию.

– Вы чего? – строго спросила Нина. – А ну сели на место!

Но сестры не уловили гневных интонаций в ее голосе – они не обратили на Нину внимания. Луис пожал плечами и виновато улыбнулся, отталкивая от себя цепкие ручонки и надеясь обратить все в шутку, но Мария совсем перестала следить за лицом, ее круглый добродушный рот приоткрылся от ужаса.

– Нина, – простонала она, – что это такое? Скажи им, чтобы они перестали.

Витя подъехал к обочине, машина остановилась. Нина спрыгнула на подсохший асфальт, открыла заднюю дверь, забралась в салон.

– Быстро успокоились! – рявкнула она, подражая нянечкам из детдома.

Но сестры не перестали визжать и даже не повернулись к Нине. Тогда она схватила старшую, встряхнула и усадила возле окна, потом то же самое проделала с младшей. От неожиданности дети затихли.

Не зная, что еще предпринять, чтобы помочь испанцам, Нина вернулась на свое место рядом с Витей.

– Девицы-то наши как разошлись, – пробормотала она.

– Слышу, – усмехнулся Витек. – Ну ничего, приедут в Москву – успокоятся.

Однако успокаиваться сестры не собирались: через несколько минут визг раздался с прежней силой. В машине было темно, салон освещали только фары встречных автомобилей. Нина повернула голову и пристально всмотрелась в зловещие сумерки позади: Даша мертвой хваткой вцепилась в запястье Луиса, а Аня самозабвенно драла когтями грудь и шею Марии. Луис отдувался, словно тащил на себе что-то очень тяжелое, на его бледном лбу выступили капли пота, а Мария, зажмурившись и втянув голову в плечи, старалась уберечь от острых коготков глаза.

Нине хотелось зажать уши, чтобы не слышать звериное сопение и возню на заднем сиденье. Она уже не пыталась вмешаться.

Звуки борьбы, глухие стоны и плотоядные повизгивания детей не стихали до самой Москвы. Возле отеля Луис и Мария вылезли из микроавтобуса истерзанные, с посеревшими лицами. Оказавшись на улице, Мария запахнула пальто, и к своему ужасу Нина заметила, что на нем не хватает пуговиц.

– Нина, – дрожащим голосом проговорила Мария, – в чем дело? Нас никто не предупреждал. Неужели в детском доме про это не знали?! А что если мы с ними не справимся? Понимаешь, если и дальше все будет так продолжаться, то я… Ниночка… я… – она больше не держала себя, и прозрачные ручейки хлынули по щекам.