– Как ты себе это объясняешь?

– Люди боятся, что их обманут каким-нибудь хитрым, еще не известным способом. За жалкие эти тридцать рублей высосут из проездного все поездки. Или кошелек из кармана свистнут. А скорее всего, они просто заняты своими делами, им не хочется остановиться на миг и подумать, что же нужно этой чокнутой бабе.

– А как бы ты сама поступила на их месте? Дала бы пройти по своему проездному?

– Хочешь честно? В Барселоне, в Нью-Йорке – конечно бы дала… Обязательно. Не раздумывая. А здесь – ни за что.

– Но почему?

– Не знаю… В этом вся штука.

* * *

Ритин рассказ настолько поразил Нину, что она не спала всю ночь.

Лежа в темноте с открытыми глазами, смотрела, как по стенам скользят полоски от фар, и думала про Риту. Вспомнился давний разговор с одной переводчицей, с которой познакомилась в консульстве. Это была смешливая девушка по имени Лена, бесшабашная русская красавица. Лена рассказывала, как жила в Сибири месяцами, как испанцы съезжались толпами. Их возили в специальном автобусе, и на посадке в аэропорту они занимали сразу полсамолета. А потом Лусия насплетничала Нине про эту Лену, что та, дескать, флиртовала с будущими отцами. В конце концов испанские жены устроили настоящий бунт и отказались держать при себе такую вероломную тварь. Ясное дело, размышляла Нина, их легко понять: лечишь бесплодие, проходишь один за другим все круги ада, наконец отправляешься за ребенком в далекую страну, и там, в этой стране, в лютой снежной зиме хохочущая рыжая негодяйка соблазняет твоего супруга, без пяти минут приемного отца.

Нина очень рада была увидеться с Ритой и тем не менее осуждала ее.

Потом вспомнился рассказ Лусии про другую переводчицу по имени Наташа. Испанские семьи, возвращаясь из России в Испанию, наперебой приглашали эту Наташу к себе в гости. Звали всерьез, как они всегда это делают, как много раз звали Нину. Но Нина быстро раскусила, что к чему: пригласить в гости, уезжая навсегда – это всего лишь дань вежливости, и не стоит воспринимать такие приглашения всерьез, как бы искренне они ни звучали. Глупенькая Наташа повелась: отправилась в Испанию туристкой и навестила всех, кто ее пригласил – ничего особенного, просто заехала ненадолго в гости повидать детей, которых она, в отличие от Нины, помнила всех наперечет. Однако испанские родители, которых Наташа навестила, после ее отъезда ужасно возмущались, обменивались звонками, слухи дошли и до Лусии. Оказывается, им очень не понравилось, что эта русская так бестактно заявилась в их дом. Приглашали-то из вежливости, и с ее стороны было некрасиво воспользоваться приглашением.

Историю про Наташу Лусия, хихикая, изложила Нине по телефону.

– Ну а ты сама как считаешь? – спросила тогда Нина. – Хорошо они поступили или не очень?

– Не знаю, – призналась Лусия. – Везде свои правила. По-нашему, случайных знакомых за редким исключением приглашают из вежливости. Таков этикет: одним полагается вежливо пригласить, другим приглашение проигнорировать.

– Да, но у нас-то в России не так, – возразила Нина. – У нас, если ты приглашаешь человека, ты должен быть готов к тому, что в один прекрасный день он к тебе явится. У нас принято нести ответственность за свои слова, а тем более – за приглашение.

– Видишь ли, – ответила Лусия, поразмыслив, – мы за свои слова тоже отвечаем. Однако здесь речь идет об этикете, а это другое.

– Но та девочка, переводчица Наташа, могла вашего этикета не знать, – настаивала Нина.

– Обязана знать, – возразила Лусия. – Обязана, если работает с иностранцами.

Все верно, решила тогда Нина. Лусия права. Если американец или испанец спрашивает, как у тебя дела, это вовсе не означает, что тобой живо интересуются. Такой вопрос, если его задает не твой близкий приятель, предполагает единственный ответ: «Все хорошо». То же самое и с приглашением в гости.

Была глубокая ночь, даже машины уже не проезжали под окнами, и только уличный фонарь тускло освещал Нинину комнату. Нина посмотрела на будильник: четыре утра. В шесть за ней заезжал Витя, и ложиться спать смысла не имело. Она зажгла свет, встала, надела халат и подошла к книжному шкафу, где за стеклом на одной из полок хранился том Чехова с исполинской закладкой в виде множества зеленых и розовых евро. Купюр набралось столько, что книга не закрывалась: две ее половинки расходились, образуя равнобедренный треугольник. В картонной коробке между книгой и стенкой шкафа тоже лежали стопки денег. «Испортила Чехова, – огорчилась Нина. – Но кто же знал, что их окажется так много. А кстати, сколько уже набралось?»

Работая месяц за месяцем и научившись, по совету Ксении, почти бездумно тратить деньги на пустяки вроде джинсов и сумок, Нина ни разу не задумывалась, какую сумму удалось ей отложить за это время.

– Интересно, – сказала она вслух, присела на край кровати и высыпала все деньги на одеяло. Разноцветные бумажки хлынули шуршащим потоком.

Нина уселась поудобнее и принялась считать. Она сортировала деньги по достоинству купюр, потом собирала в аккуратные стопки по тысячу евро в каждой. Со стороны могло показаться, что она раскладывает пасьянс.

– Вот это да, – прошептала Нина, окончив свое занятие.

Она подняла голову от пасьянса, выпрямилась и задумалась. Перед ней на одеяле лежало восемьдесят аккуратных стопок.

«Восемьдесят тысяч евро, – мысленно повторила Нина. – А ведь и правда, можно объездить весь мир. И это меньше чем за полтора года! Но что с ними делать? Зачем мне такая громадная куча деньжищ? Не могу же я просто хранить их на книжной полке…»

Неожиданно Ниной овладело безразличие. «Ведь это всего лишь бумажки, – подумала она равнодушно. – Мне, по большому счету, ничего такого теперь уже не нужно. Как странно, как глупо все».

Она сложила купюры и сунула обратно в тайник. Постепенно, несмело в голове рождалась новая мысль – огромная, совершенно невероятная. «Квартира, – думала Нина в ватном оцепенении. – Я куплю себе маленькую отдельную квартиру. Уеду от матери и стану жить одна».

Прямо у Нины на глазах жизнь снова наполнялась смыслом. Этот смысл проникал в нее, как питательный раствор проникает в вену по пластмассовой трубочке капельницы. На этот раз питательного раствора было так много, мысль о квартире была настолько необъятной, что Нина мгновенно от нее устала, и ей захотелось спать.

* * *

Кроме черного «хаммера», сомнительных печатей и Фемиды с непроницаемой мужеподобной физиономией, тревожило Нину и кое-что другое.

Со временем ей стало очевидно, что Ксения бушевала не просто так: она боялась. Боялась и ревновала. Все обстояло очень просто: теоретически при некотором усилии воли и напряжении ума Нина могла бы выжить Ксению из рогожинского региона. По городам и селам она давно уже ездила гораздо больше, чем Ксения, и чиновники видели ее чаще, к тому же Нина казалась им намного симпатичнее – и Ада, и Людмила Дмитриевна не раз делали ей намеки, пытаясь втянуть в свою игру на новых, на этот раз их собственных условиях… Нина даже помыслить не могла о том, чтобы бросить Ксению, да и о богатстве никогда особенно не мечтала, но по всем признакам мысль об измене не выходила у Ксении из головы, и эти тайные подозрения очень угнетали Нину.