Кашин-старший самодовольно улыбался, с гордостью показывая сыночку большой палец. Другой рукой он держал большой планшет, снимая праздник на видео. А вот у них в семье нет такого планшета. У них даже компьютера нет. И если папа все-таки придет, то единственное, что он сможет, так это снимать на свой сотовый телефон, который все время барахлит и отключается, так как папа постоянно на него что-то проливает или роняет на пол.

Заметив, что Дима смотрит на него, Павлик показал ему язык и засмеялся.

Дима вздохнул.

Его взор случайно переместился на картонную саблю, болтавшуюся на его бедре. Жаль, что она не железная, как, например, у д'Артаньяна (Вера как-то рассказывала ему про этого храброго мушкетера). Тогда бы он подкараулил где-нибудь этого Павлика и проткнул бы шпагой его толстое пузо. Нет, за это могут забрать в тюрьму. Лучше врезать ему стулом по башке, чтобы у него искры из глаз полетели (по правде говоря, Дима не был свидетелем подобного явления, но слышал об этом неоднократно).

Впрочем, нет, это все только мечты. Папа и мама Паши не дадут ему этого сделать. Вдобавок Павлик со своим папой еще отлупят самого Диму, и даже его папа (будь он здесь) вряд ли смог бы помочь ему. У их семей слишком разные весовые категории, в свои семь лет Дима уже прекрасно понимал это. Как ни горько это осознавать.

(…ты трус. И слабак. Как и твой папа…)

Дима до боли сжал челюсти, стараясь переключить мысли на что-нибудь другое.

Ира.

Лето. Тепло. Вот о чем он будет думать.

Ира ведь звала его в гости!

Он снова посмотрел на гостей и вдруг увидел, как между рядами, спотыкаясь, осторожно пробирается бабушка Иры. Родители с равнодушным спокойствием игнорировали ее бормочущие извинения, когда она случайно наступала кому-то на ногу, очевидно, воспринимая бедно одетую старуху как вынужденную необходимость.

Пожилая женщина трясущейся рукой надела очки и внимательно уставилась в зал.

Диме стало жалко ее.

Она была похожа на старое деревце, у которого перерубили все корни. Высушенная, сморщенная, поблекшая и бесцветная, как старая сонная моль, на фоне нарядных гостей она смотрелась так же органично, как в элитном салоне штор выглядели бы ободранные, заляпанные жиром кухонные занавески.

К этому времени Елена Борисовна указала им на стулья, расставленные по периметру зала, и они расселись. Тетя Женя стала играть на пианино, и на середину по очереди стали выходить дети, читая стихи про сад и первый класс. Дима быстро прогнал в памяти свое четверостишие. Вроде ничего не забыл. Самое главное – не испугаться.

«Нет, – поправил он сам себя. – Самое главное – не заикаться».

Он вспомнил, что раньше заикался очень часто, когда ему было около двух-трех лет. Потом все прошло, но смутные воспоминания о заикании почему-то прочно увязывались со сказкой «Гуси-Лебеди». Наверное, именно поэтому сегодня он снова начал заикаться, как только Павлик рассказал свою глупую историю про Бабу-ягу.

Дима нервно вытер об колени вспотевшие ладони.

Он не должен заикаться. И он не будет заикаться. Он расскажет стихотворение лучше всех, и все ему будут хлопать. Может быть, даже папа придет, когда будет его очередь выступать…

– Ой, кто это тут у нас? – воскликнула Елена Борисовна.

Дети с любопытством закрутили головами. Дима вытянул шею, чтобы рассмотреть, о ком идет речь, и тут же сел на место.

(ты же знал… воспитательницы говорили, как будет проходить праздник и кто будет в нем участвовать)

Да, он знал. И все остальные знали.

Но все равно, когда в актовый зал проковыляла Баба-яга, Диме вдруг как никогда захотелось закрыть глаза и не открывать их до тех пор, пока она не исчезнет.

– Ты что? – шепотом спросила Ира.

– Ничего.

Дима попытался улыбнуться, но вместо этого его лицо исказилось в болезненной гримасе.

– Кто это у меня тут собрался? – скрипучим голосом проговорила Бабя-яга. Она трясла лохматой головой, медленно обходя замерших детей, и принюхивалась, шмыгая длинным крючковатым носом.

– А это, Баба-яга, наши детки, наши юные выпускники. Мы к школе готовимся, – ответила Елена Борисовна. – Правда, ребята?

– Да-а-а, – нестройным гулом прокатилось в ответ.

– К школе? – изумилась Баба-яга. – А что это такое, «школа»?

Кто-то из мальчиков вышел в центр и начал с выражением читать стихотворение про школу, но Дима почти не слышал слов. Не отрываясь, он смотрел на Бабу-ягу.

Кто это? Мария Сергеевна? Или их няня, тетя Даша? А может, это уборщица? Неулыбчивая, тихая тетенька с раскосыми глазами, кажется, ее зовут Лейла…

Определить это было проблематично, так как на женщине, изображавшей Бабу-ягу, была надета маска. Хрипло-скрипучий голос тоже значительно затруднял опознание.

– Ты боишься, Дима? – все тем же тихим голосом спросила Ира. Некоторое время мальчик тупо смотрел куда-то в сторону, словно его сознание находилось совершенно в другом месте, оставив на детском стульчике только физическую оболочку в виде худенького тела Димы Алексеева. Потом он медленно повернул голову:

– Нет. Это же Ма… Мария С… Сергеевна?

– Наверное, – неуверенно протянула девочка. – А почему ты заикаешься?

– Потому что я р… раньше много б… болел, – с трудом проговорил Дима.

(потому что ты трус)

(Гуси-Лебеди)

«Они были похожи на птеродактилей», – всплыли в памяти слова из сказки Паши.

– Бабы-яги не бывает. И подземных троллей тоже. И Кощея Бессмертного, это все сказки. Разве тебе папа с мамой не говорили? – поинтересовалась Ира. Ее красивые глаза с пушистыми ресницами внимательно смотрели на мальчика.

– У м… меня только папа. Мама…

Елена Борисовна шикнула на них, и дети замолчали.

– Она ненастоящая, – едва слышно сказала Ира, когда Елена Борисовна отвернулась. – Это переодетая тетя.

«Да знаю я», – хотел с досадой ответить Дима, но решил промолчать.

Все он знал. Все-таки ему семь лет.

И все же…

– А теперь, детишки, я проверю, как вы готовились к школе, – прокряхтела Баба-яга. Она начала бродить вдоль сидевших детей, и каждый раз, когда край ее разлохмаченной юбки из мешковины касался ноги Димы, внутри у него все сжималось, и ему, как никогда в жизни, хотелось стать невидимым. – Ну, начнем. Сколько пальцев у вас на руках?

– Десять, – выкрикнул Максим Погорелов.

– Правильно. А на руках и ноге? – прищурилась Баба-яга.

– Двадцать!

– А вот и нет, – захихикала старуха, неуклюже приплясывая.

– Пятнадцать, – негромко сказала Ира. Родители зааплодировали, бабушка Иры улыбнулась, смахнув слезу.