В 2020 году люди говорили «прощай» и делали последний вдох на маленьких экранах. Некоторые видели смерть впервые, и это была смерть их близких. Мы были лишены возможности скорбеть обычным образом: посещать похороны запретили. И церемонии часто проходили по Zoom, тоже в виде картинки на экране. У нас осталась лишь смерть как понятие. В апреле, когда мир не мог уснуть, BBC Radio 3 совместно с Европейским вещательным союзом начало передавать по пятнадцати каналам в Европе, США, Канаде и Новой Зеландии альбом Sleep, восьмичасовую колыбельную Макса Рихтера.

Действие редко принимает форму бездействия, но в этот кризис можно было спасать жизни, просто сидя на диване и глядя в стену. Психологическое влияние карантина не сводилось к тому, что люди были вынуждены находиться в помещении и постоянно общаться с родными: у них был полный набор стрессовых гормонов, и ничего нельзя было с ними сделать. Пассивность вызывала тревогу и чувство безнадежности, и нельзя было понять количественно, какой эффект дает твое ничегонеделание. Свыше 250 тысяч британцев стали волонтерами, стремясь помочь, желая зримо удержать мир от распада.

Смертность ползла вверх, от единичных случаев к более чем сорока ежедневно. Потом она стала удваиваться раз в несколько дней и достигла сотен и тысяч. Я тем временем думала, что все эти цифры — люди, трупы в мешке. Обо всех до единого кто-то позаботился, точно так же как кто-то позаботился о моей подруге, когда ее достали из разлившегося потока. Некоторые из этих специалистов описаны в этой книге, над которой я давно начала работать и закончила в городе, закрытом на карантин. Когда я застряла в четырех стенах, мой мозг начал превращаться в пюре от стресса и бесполезности, и я — как и многие другие — впервые заметила сад. Раньше он был мне безразличен, если не считать семейства ворон, с которыми мы подружились и подкармливали остатками ужина у задней двери, но теперь я начала неуверенно подрезать лозу и ежевику, поглотившие маленькие деревца, стала фотографировать растения, чтобы понять, сорняки это или что-то нужное. Несколько недель я рубила, полола и копалась в глине, из которой получается отличная могила и плохие грядки, а потом начала что-то сажать. Крохотные ростки жизни на моих глазах пробивались из почвы независимо от того, что говорили в новостях, как мало я знала, как много погибало людей. Неутомимая сила природы психологически поддерживала, хотя и не могла отвлечь от того, что происходило за воротами сада. Это просто помогало обработать поступающую информацию.

Когда ухаживаешь за садом, неизбежно размышляешь о смерти и течении времени. Сажая, ты понимаешь, что росток может не выжить. Ты знаешь, что твоему подопечному через полгода суждено погибнуть от заморозков, но все равно заботишься о нем. Понимание конечности жизни и радость от того, что жизнь прекрасна, пусть и коротка, умещаются в одном этом занятии. Говорят, что садоводство имеет целебные свойства: когда возишься с землей и меняешь что-то в этом мире, появляется ощущение жизни, присутствия в настоящем, важности того, что ты делаешь, пусть даже в этом конкретном терракотовом горшке. Но терапевтическое воздействие не сводится к материальности. Весной начинается обратный отсчет — время месяц за месяцем движется к итогу. Каждый год садовод осознает смертность, планирует ее и даже радуется ей, когда наполненные семенами плоды зимой хрустят и искрятся льдом. Это зримое напоминание о конце и о начале.

Наступили холода, и смертей стало еще больше. В Нью-Йорке у больниц по-прежнему стояли машины с морозильниками, которые подогнали туда в первую волну, когда морги перестали справляться с потоком трупов. В портовом Бруклине 650 тел остались невостребованными — родственники не смогли их найти или не могли позволить себе погребение[142]. Округ Лос-Анджелес временно приостановил действие правил о качестве воздуха и поднял ежемесячный лимит кремаций, чтобы переработать накопившиеся тела[143]. В Бразилии, где ежедневная смертность перевалила за 4000, медсестры в изолированных ковидных отделениях наливали теплую воду в нитриловые перчатки и клали их пациентам в руки, чтобы те представляли себе человеческое прикосновение и не чувствовали себя одиноко[144]. В конце марта 2020 года — спустя сотни тысяч смертей — президент Дональд Трамп выступил в розарии Белого дома и заявил: «Мне хотелось бы вернуть нашу старую жизнь. У нас была величайшая экономика в истории, и у нас не было смерти»[145].

Смерть была всегда. Мы просто стараемся не смотреть ей в глаза. Мы прячем ее, чтобы о ней забыть и жить дальше в убеждении, что нас она не коснется. Во время пандемии смерть начала ощущаться близкой, вероятной и повсеместной. Это почувствовал каждый. Мы все выжили в эпоху, лицо которой определила смерть. Теперь нам придется по-другому расставить мебель у себя в голове, чтобы появилось место для гостя, которого мы вдруг заметили.

Смерть и умирание

1. Alvarez, Al. The Savage God: A Study of Suicide / Al. Alvarez. — London: Bloomsbury, 2002.

2. Aries, P. The Hour of Our Death: The Classic History of Western Attitudes toward Death over the Last One Thousand Years / P. Aries. — New York: Alfred A. Knopf, 1981.

3. Becker, E. The Denial of Death / E. Becker. — New York: The Free Press, 1973.

4. The Natural Death Handbook / C. Ru, L. Dinius-Inman, R. Inman-Cook et al. — London: The Natural Death Centre, Winchester, and Strange Attractor Press, 2012.

5. Critchley, S. Notes on Suicide / S. Critchley. — London: Fitzcarraldo Editions, 2015.

6. Doughty, C. Smoke Gets In Your Eyes, and Other Lessons from the Crematory / C. Doughty. — New York: W. W. Norton, 2014.

7. Doughty, C. From Here to Eternity / C. Doughty. — New York: W. W. Norton, 2017.