Можно прибавить, что многие видели Ивана Трофимовича (занимавшегося, кстати сказать, и карманным промыслом), одиноко ставящего свечи и вынимавшего просфоры за упокой душ рабов Божьих Трофима и Марьи (имя его матери). Да и самый вид Ивана Трофимовича тоже сильно дисгармонировал с его профессией. Не было фигуры и физиономии более степенной и почти симпатичной, чем у этого странного человека.

Мошенничеством он занялся вскоре по прибытии в Петербург, и, вернее сказать, оно-то и составляло цель его поездки, потому дальнейшие манипуляции в деревне казались «талантливому Ване» слишком узкими. Занялся он этим делом в Петербурге как тонкий любитель, как человек, чувствующий в себе природное влечение к делу.

Он как-то умел соединить в себе солидность мирного и честного гражданина с вертлявостью и изобретательностью записного мошенника. Со стариком графом Крушинским он познакомился при довольно оригинальных обстоятельствах. Это было давно.

Граф был приглашен в один большой купеческий дом, где он проштрафился нечистой игрой, вследствие чего его побили бы очень сильно, если бы Иван Трофимович не ослабил силы некоторых ударов. Это случилось в самом конце вечера, уже на рассвете, когда остались самые записные игроки.

Графа выбросили за дверь, и он долго оправлялся на улице, разглаживая помятую шляпу и потирая больные места. В это время вышел и Иван Трофимович. Увидя наказанного, он обошелся с ним участливо и, узнав, что тот человек семейный, посоветовал переночевать у себя. Граф поблагодарил, принял приглашение, и вскоре оба сидели в квартирке Ивана Трофимовича, где-то на Обводном канале.

Спустя час после сблизившего их инцидента Иван Трофимович нашел возможным, а также полезным для себя и гостя посвятить последнего в характер «своей деятельности», сопровождая это выгодным предложением: распознавать «где раки зимуют» и сообщать об этом шайке. С титулом, в приличном костюме и с некоторым количеством денег в кармане графу это было легко. Стоило только возобновить старые знакомства.

В обязанности вновь завербованного мошенника входило: узнавать и сообщать расположение квартир, подробно описывать местонахождение главных ценностей и наиболее удобное время для их похищения. Граф согласился на это предложение без малейшего колебания. Так началась их дружба, и, надо отдать справедливость проницательности Ивана Трофимовича, он сделал удачный выбор.

Уже много дел обработал он благодаря графу, много деньжонок перепало последнему, и ни разу еще ни тот, ни другой не попались. К ним словно фортуна благоволила, в ущерб несчастливцам, терпевшим от их операций.

Сегодняшнее сообщение графа о том, что в доме ростовщика будет полиция, не произвело на Ивана Трофимовича ожидаемого действия, он весь был поглощен наблюдениями за Медведевым, которому ни за что не хотел уступить Гесю. Между прочим, Крушинский чувствовал, что с этим домом ростовщика вышло что-то странное.

Как, действительно, можно было не найти денег?.. Он знал в подробностях всю квартиру, где работали Серьга и Баклага, знал о подмене дочери ростовщика другой женщиной, но для чего это было сделано и куда скрылась подмененная, он не знал. На вопросы по этому поводу Иван Трофимович отвечать наотрез отказался и взамен всяких разговоров вручил графу довольно солидную сумму, вероятно, за молчание.

Крушинский понял это и успокоился или «прикусил» язык, как говорят. Странной была и эта история с привидением, относительно которой он тоже не получил от своего приятеля никаких объяснений. Посидев еще немного в задумчивости, Иван Трофимович сказал своей соседке:

– Поедем, Геся!

Та кинула какой-то странный взгляд на Медведева и встала. Иван Трофимович взял свою шубу, положенную на подоконник, купеческую фуражку и, отряхивая тулью, сказал:

– Так как, господа, новых делов пока нет, если будет что, мы в следующее собрание обсудим… Ведь нет никаких делов, граф? – обратился он к Крушинскому.

– Пока нет! – ответил тот.

– Прощайте, господа. – Иван Трофимович степенно поклонился и вышел с Гесей. Жучок завертелся на кресле и стал делать какие-то гримасы Медведеву, на что тот молча показал ему свой увесистый кулак, после чего урод сразу притих и даже опустил свою собачью физиономию.

Этот несчастный был глухонемой, вдобавок ко всем своим остальным уродствам. Щедро, нечего сказать, наградила его природа.

Вслед за главарем шумно двинулась и вся компания. Некоторые взяли фонари и полезли в люк, где, очевидно, скрывался подземный ход, другие по двое и в одиночку пошли тем ходом, где впустила Крушинского толстая женщина. Вскоре трущоба совсем опустела.

Выйдя во двор, Иван Трофимович пошел куда-то вглубь и через несколько минут возвратился в санках, запряженных маленькой бойкой лошадкой. Геся молча села с ним рядом, и они умчались в глубину темного жерла ворот, мелькнули под далеким фонарем и совсем исчезли.

Лошаденка неслась, как молния. От такой бешеной езды у Геси дух захватывало, но она, как и все женщины, находила в этом быстром движении неизъяснимое наслаждение. Несколько минут они ехали молча. Наконец Иван Трофимович спросил свою спутницу:

– Зачем ты приехала сегодня, Геся?

– Чтобы повидать Медведева!.. – захохотала она.

– Не шути, а говори толком.

– Да я вовсе не шучу.

– Что же у тебя к нему?

– Это мое дело…

Иван Трофимович нервно передернул вожжами, отчего иноходец понесся еще быстрее. В душе его поднималась целая буря. Он любил эту женщину той сильной и глубокой любовью, которой славятся простые русские натуры, когда флегматичность прошибает стрела амура. Ничего особенного, впрочем, видимо, не произошло, но Зазубрин предчувствовал, что что-то происходит и что оно скоро откроется, откроется тогда, когда уже будет поздно, когда любимая женщина ускользнет безвозвратно.

– Послушай, Геся, – наконец сказал он, тяжело дыша, словно санки мчал не иноходец, а он сам. – Ты не хочешь жить со мной?

Геся повернула к нему облитое сбоку лунным светом свое красивое, но злое лицо, и только улыбнулась, блеснув зубами. Улыбнулась и отвернулась.

– Не хочешь? – повторил вопрос Иван Трофимович.

– Дурак тот мужчина, который это спрашивает, когда женщина захочет, она сама скажет ему это.

– А ты мне говоришь?

– Дурак!

Опять наступило молчание. Санки, сделав несколько поворотов, остановились наконец на пустынной улице перед деревянным домом, где Геся и вышла, а Иван Трофимович, простившись с нею, заявил, что должен заехать еще в одно место и что вернется, по всей вероятности, уже на рассвете. Геся, ничего не сказав, ушла в калитку.

Вернемся теперь к Антону Николаевичу, который уже вышел на улицу и поздоровался со следователем и тремя агентами, отворявшими ворота угрюмого дома с целью провести там ночь среди новых исследований, а главное, для окончательного разъяснения загадки таинственного явления. Все трое бесшумно вошли в дом. Было без десяти минут двенадцать.