– Что?

Он объяснил, а потом Сара разбудила ее и сказала, что уже можно идти есть торт. Значит, это был просто сон, плохой сон, и ей не нужно ничего делать. Но лучше все-таки сделать, решила Грейс, чтобы этот сон никогда больше не повторился.

Она заставила себя съесть кусочек торта, хотя у нее совсем не было аппетита. А когда мама с Сарой сели смотреть какой-то дурацкий романтический фильм по телевизору, Грейс объявила, что не любит глупые фильмы про любовь и лучше пойдет играть в «Энгри бердз» у себя в комнате. Но, поднявшись наверх, она пошла не в свою комнату, а в спальню родителей (теперь, как это ни грустно, только мамину спальню) и взяла мамин мобильный телефон, лежавший на комоде. В списке контактов не было дяденьки-полицейского, зато был мистер Голд. Ему она и позвонила, держа телефон двумя руками, чтобы он не дрожал. Она молилась, чтобы мистер Голд взял трубку, и он взял трубку.

– Марси? Что-то случилось?

– Нет, это Грейс. Я взяла мамин телефон.

– Здравствуй, Грейс. Рад тебя слышать. Зачем ты звонишь?

– Я не знаю, как позвонить детективу. Который арестовал моего папу.

– Зачем тебе…

– У меня для него сообщение. Его передал тот человек… Да, я знаю, что он мне приснился, но все-таки сделаю, как он велел. Я скажу вам, а вы скажете детективу.

– Какой человек? Кто передал сообщение, Грейс?

– Когда я его видела в первый раз, у него вместо глаз была солома. Он сказал, что больше не будет ко мне приходить, если я передам сообщение детективу Андерсону. Он пытался заставить меня поверить, что у него – папины глаза, но это были не папины глаза, не совсем папины. Его лицо стало лучше, но оно все равно жутко страшное. Я не хочу, чтобы он возвращался, пусть даже во сне. Вы же скажете детективу Андерсону? Вы ему скажете, да?

Она обернулась и увидела маму, которая молча стояла в дверном проеме. Грейс подумала, что ее наверняка будут ругать, но ей было все равно.

– Что я должен ему сказать, Грейс?

– Чтобы он остановился. Если он не хочет, чтобы случилось что-то плохое, скажите ему, чтобы он остановился.

7

Марси, Сара и Грейс расположились на диване в гостиной. Марси сидела посередине и обнимала девочек за плечи. Хоуи Голд устроился в мягком кресле, которое раньше (до того, как мир перевернулся с ног на голову) было креслом Терри. В комплекте с креслом шел пуфик для ног. Ральф Андерсон подтащил его к дивану и сел. Пуфик был низким, а сам Ральф – высоким, и его колени оказались почти на уровне ушей. Наверное, со стороны он смотрелся комично. Ну и пусть, решил Ральф. Если Грейс Мейтленд хоть чуточку развеселится, это будет уже хорошо.

– Да, сон действительно страшный, Грейс. Ты уверена, что это был сон?

– Конечно, это был сон, – сказала Марси. Ее лицо было бледным и напряженным. – В доме не было посторонних. Никто не смог бы подняться наверх незамеченным.

– Даже если бы мы не увидели, как он вошел, мы бы точно его услышали, – добавила Сара, но ее голос звучал как-то робко. Испуганно. – У нас очень скрипучая лестница.

– Ты здесь лишь для того, чтобы успокоить мою дочь, – заявила Марси. – Так займись этим.

Ральф сказал:

– Как бы там ни было, сейчас он ушел. Да, Грейс?

– Да, – уверенно ответила Грейс. – Он ушел. Он сказал, что уйдет насовсем, если я передам вам сообщение. Я думаю, он уже не вернется, ни во сне, ни вообще.

Сара театрально вздохнула и произнесла:

– Какое счастье.

– Тише, детка, – сказала Марси.

Ральф достал из кармана блокнот.

– Опиши мне того человека из сна. Потому что теперь я уверен, что это был сон, но я детектив, и мне нужно записать его приметы. У нас так положено. Ты запомнила, как он выглядел?

Хотя Марси Мейтленд не питала добрых чувств к Ральфу – и теперь уже вряд ли изменит свое отношение, – сейчас в ее взгляде читалась искренняя благодарность.

– Лучше, – сказала Грейс. – Он выглядел лучше. Лицо было нормальное, а не как ком пластилина.

– Таким она его видела в первый раз, – пояснила Сара Ральфу. – Она так говорит.

Марси сказала:

– Сара, сходи с мистером Голдом на кухню и принеси нам всем по кусочку торта.

Сара взглянула на Ральфа:

– И ему тоже торт? Теперь мы с ним дружим?

– Торт для всех! – объявила Марси, ловко увильнув от ответа. – По законам гостеприимства. Иди, милая.

Сара встала с дивана и подошла к Хоуи.

– Меня выгоняют.

– Я составлю тебе компанию, – ответил Хоуи. – Разделю с тобой пурду.

– Что разделите?

– Не бери в голову, детка.

Они вместе ушли на кухню.

– Только, пожалуйста, покороче, – сказала Марси Ральфу. – Ты здесь лишь потому, что за тебя попросил Хоуи. Он сказал, это важно. Сказал, это может быть связано… в общем, ты знаешь.

Ральф кивнул, не сводя взгляда с Грейси.

– Тот человек, у которого было лицо как комок пластилина, когда ты его видела в первый раз…

– И вместо глаз – соломины, – сказала Грейс. – Они торчали наружу, как в мультиках. А на месте зрачков были дырки.

– Ясно. – В блокноте Ральф записал: Соломины вместо глаз? – А что у него с лицом? Почему ты говоришь, что оно было как ком пластилина? Может быть, из-за сильных ожогов?

Грейс на секунду задумалась.

– Нет. Оно было такое… как будто еще недолепленное. Такое… знаете…

– Недоделанное? – подсказала Марси.

Грейс кивнула и сунула в рот большой палец. Ральф подумал: Эта десятилетняя девочка, сосущая палец… ребенок с недетской болью в глазах… эта боль на моей совести. Да, именно так. И никакие неопровержимые улики, на основании которых он действовал, этого не изменят.

– Как он выглядел сегодня, Грейс? Тот человек, который тебе приснился.

– У него были короткие черные волосы. Они торчали, как иглы у дикобраза. И черная маленькая бородка. И глаза как у папы. Но все-таки не совсем как у папы. И на руках были татуировки. Я точно не помню какие. Но помню, что там были змеи. Сначала его футболка была зеленой, потом превратилась в папину тренерскую футболку с золотым драконом, а потом – в длинную белую рубашку. У маминой парикмахерши, миссис Герсон, точно такая же длинная рубашка.

Ральф посмотрел на Марси, и та пожала плечами.

– Наверное, она имеет в виду халат.

– Да, – сказала Грейс. – Белый халат. А потом он опять превратился в зеленую футболку, и я поняла, что это сон. Только… – У нее задрожали губы, из глаз потекли слезы. – Он говорил всякие злые слова. Сказал, он рад, что мне грустно. И назвал меня плаксой.