На что-нибудь позитивное? Или на кого-нибудь?

На Алену?

Блин! Да что ж такое?! За одно утро все похерить умудрился, решительно все! Уж лучше бы совесть заодно с активной гражданской позицией себе в одно место засунул. Не ворочался бы сейчас с боку на бок, а чем-нибудь куда более интересным занимался…

Стоп, не надо об этом. И вообще думать не надо. Спать!

Хотя… а закрыл ли на задвижку дверь?

Должен был – это без вариантов, – но если не проверю, точно не усну.

Сходил, убедился, завернул на кухню выпить воды. Вновь повалился на кровать и закрыл глаза.

Нервы, чтоб их. Нервы и нечистая совесть.

Но все – теперь спать.

Выспался в итоге плохо. Можно даже сказать – отвратительно.

Постоянно просыпался, бегал в туалет, непонятно зачем по пути проверяя, заперта ли дверь. Еще и снилась всякая муть. И нос разбитый болел.

Впрочем, утром лучше не стало. Скорее, даже наоборот.

Неуютно. Страшно. И совесть никак успокоиться не может.

Грызет, грызет, грызет…

Казалось бы, дело сделано и обратно ничего не вернуть – так какой смысл переживать? И ведь надо бы о собственном будущем задуматься, но нет – судьбы мира волнуют. Не совсем мира, конечно…

Откинув одеяло, я решительно поднялся с дивана и поплелся в ванную. Пока умывался и чистил зубы, немного пришел в себя и успокоился. Позавтракал парой бутербродов, вернулся в комнату и задумчиво повертел в руках мобильник.

А почему бы, собственно, и нет?

Решив лишний раз не изводить себя ожиданием, я позвонил куратору, и тот ответил моментально, словно держал телефон в руках.

– Ты на квартире? – вместо приветствия спросил Шептало.

– А где мне еще быть?

– Сейчас Виталий меня в институт забросит и к тебе подъедет.

– Подождите! – крикнул я, прежде чем куратор успел отключиться. – Как там обстановка?

– Лучше. Все, приедешь – поговорим.

Приедешь – поговорим?

Как-то это двусмысленно прозвучало. Впрочем, деваться в любом случае некуда. На подводной лодке хоть через торпедный аппарат в свободное плавание отправиться можно – а тут и вовсе никак.

Я подошел закрыть оставленное на ночь раскрытое окно, и тут вдруг звякнул дверной звонок. Неуверенно так звякнул, будто по ошибке. Но сразу набрался смелости и затрезвонил вновь.

Кого еще нелегкая принесла?

Я настороженно глянул в глазок и увидел… титьки. Именно так – титьки.

Джинсовый сарафанчик был Кристине вроде бы и впору, но выдающийся – во всех значениях этого слова, – бюст скорее подчеркивал, нежели скрывал.

Не понял. Она-то что здесь забыла? Без четверти восемь; еще даже рабочий день не начался!

Инстинктивно возникло желание затаиться, сделав вид, будто никого нет дома, и все бы ничего, да только минут через десять подъедет Виталий, и если они встретятся…

На фиг, на фиг.

А звонок продолжал трезвонить, уже не переставая, и я обреченно выдохнул:

– Кто там?

– Александр, это я, Кристина! – защебетала девушка. – Надо поговорить, очень-очень надо!

Очень надо? Блин, Алена узнает, точно убьет!

Мысленно проклиная все на свете, я отпер замки и распахнул дверь, но вместо встревоженной Кристины нос к носу столкнулся с господином Прокофьевым. Точнее даже не с ним, а с уткнувшимся в живот предметом, подозрительно напоминавшим самодельный глушитель.

– Не дергайся, – прошипел заместитель директора по режиму и демонстративно взвел курок нагана, чей ствол и в самом деле венчал самопальный ПБС. – Руки, чтоб я видел!

Я спокойно выставил перед собой раскрытые ладони.

Но спокойствие было лишь внешним, а в голове, будто рухнувшее вниз лезвие гильотины, – мысль: «Допрыгался, вот за тобой и пришли».

И сразу: щелк! Глушитель?

Щелк! Наган?

Щелк! Прокофьев?

Щелк! Щелк! Щелк! Что за фигня?!

– Заходим! – Прокофьев подался ко мне, оттесняя в глубь коридора, и тотчас на лестнице послышались быстрые шаги.

Я послушно шагнул назад, но тут же замер на месте и накрыл ладонью револьвер подступившего почти вплотную Бориса Федоровича. Тот машинально спустил курок, но вместо капсюля боек вонзился мне меж большим и указательным пальцами. Стиснув барабан, я со всех сил боднул Прокофьева лбом в лицо; толстяк отшатнулся, запнулся за порог и навзничь повалился на пол. А наган так и остался в моей руке.

На этом успехи и закончились. С ходу захлопнуть дверь помешали ноги Бориса Федоровича, а на лестничную площадку взбежал крепкий дядька в форме капитана полиции. Он вскинул ПМ, и я шарахнулся за простенок.

Черт, это же вчерашний мент!

– Живым! – заголосил неожиданно ловко откатившийся в сторону Прокофьев.

Живым?! А вот хрен вам!

Заскочив в комнату, я с разгона впрыгнул на подоконник и сиганул с него на улицу. Внизу мелькнуло отмеченное синяками лицо сержанта, а в следующий миг и он, и его уже вскинутый АКСУ скрылись из виду, и в свои гостеприимные объятия меня принял высоченный сугроб.

Бух! – будто в детстве с гаража в снег спрыгнул.

Но не босиком же! Не в шортах и футболке!

Блин!

А с другой стороны – лучше уж так, чем автоматную очередь словить. Сержант, сука, настроен был серьезно.

Выбравшись из сугроба на расчищенную от снега дорожку, я медленно взвел курок нагана, высвободив таким образом боек из раны.

– Блин, блин, блин!

Больно! Больно и холодно.

И самое главное – непонятно, что делать дальше.

С какой вообще стати толстяк по мою душу заявился? Он ведь неофициально действовал, никто его не посылал. По крайней мере, контора столь топорно не работает. Кристина опять же…

Неужели при похищении Ромы засветился? Но какое Прокофьеву до этого дело? Решил до правды докопаться или…

…или он как-то связан с колдунами?

И от этого предположения окончательно стало не по себе. Если в сверток проберутся вооруженные автоматами менты, мне конец.

Надо выбираться отсюда. Иначе хана.

Прыгая с ноги на ногу – холодно! – я отвел в сторону дверцу нагана и прокрутил барабан, дабы в самый ответственный момент не остаться с разряженным оружием. Но нет, все семь патронов оказались с небитыми капсюлями. Это радует, семь выстрелов – это немало.

Облизнув продолжавшую кровоточить ранку, я в обход хоккейной площадки поспешил к скраденным сумерками силуэтам гаражей, прошел мимо темневшего мертвыми окнами дома, осторожно заглянул в узкий проход…