* * *

Юра, как и многие его сверстники, в пятнадцать-семнадцать лет только начинал интересоваться политикой, и вначале речь шла скорее не о международных делах, а о социальной и национальной политике в СССР. Конечно, в детстве он слышал, и не раз, как взрослые обсуждали отставку Хрущева и денежную реформу, как, возмущаясь чем-то, говорили: «При Сталине бы такого не было!» — или даже: «Сталина на них нет!» Взрослые радостно обсуждали введение в стране пятидневной рабочей недели и сокращение срока службы в Советской армии; решали, поможет ли создание лечебно-трудовых профилакториев в борьбе с пьянством. Всегда были темы, которые волновали всех: в 1967-м это была сбежавшая из страны дочь Сталина Светлана Аллилуева и ее бурная личная жизнь. В 1968-м — ввод войск в Чехословакию и «социализм с человеческим лицом», в марте 1969-го — события на острове Даманском и герои-пограничники. Землетрясение в Ташкенте, гибель советской дизельной подводной лодки К-129, убийство Джона и Роберта Кеннеди, массовое убийство американскими солдатами мирных жителей во вьетнамской деревне Сонгми, «красные бригады» в Италии и «культурная революция» в Китае, папирусная лодка «Ра» и Анджела Дэвис, угон советского самолета и гибель бортпроводницы Надежды Курченко, советский «Луноход» и совершившие посадку на Венере и Марсе «Венера-7» и «Марс-3»… Конечно, будущий писатель вместе со всеми гордился нашими достижениями, но еще мало что понимал, чтобы выработать собственное отношение ко многим мировым событиям.

И был подвержен самым разным влияниям — учителей, старших ребят, родственников, «голосов»…

В 10-м классе, готовя реферат по обществоведению, Юра попытался уяснить, как в новой исторической общности, советском народе, успешно происходят два разнонаправленных процесса: расцвет национальных культур и стирание межнациональных граней, о чем торжественно сообщалось на партийных съездах.

«Ну какой же может быть расцвет при стирании? — вспоминал он о своих тогдашних сомнениях в статье «Лезгинка на Лобном месте». — Окончательно запутавшись, я пошел за помощью к учителю. Он снисходительно похлопал меня по плечу и весело сказал: «Это и есть диалектика, дурачок!» Но глаза у него были грустные-грустные… Позже он уехал из СССР, считая, что в СССР евреев затирают. А другие, горячась, доказывали мне, что, наоборот, на всех хороших местах, особенно в торговле и культуре, сидят одни евреи, а русские на них ишачат. Вот и пойми, кто прав!»

Национальный был не единственным вопросом обществоведения, заставлявшим Юру задумываться. Он точно так же не мог постичь, как и где происходит стирание различий между городом и деревней: деревенские впечатления были слишком свежи в памяти, чтобы понимать, что, во-первых, стирать различия придется очень долго, а во-вторых, что процесс этот вряд ли будет добровольным. Разве согласятся деревенские по-хорошему отказаться от хозяйства, от скотного двора и огорода, от садика с яблонями и вишней, от ленивого собачьего лая из-за каждого забора?..

На бытовом уровне его занимал вопрос, почему американские джинсы, привезенные однокласснику из-за границы, с каждой стиркой становятся только красивее, а отечественные «техасы», купленные в «Детском мире», после первой же постирушки линяют и скукоживаются. «Зато… мы делаем ракеты / И перекрыли Енисей, / А также в области балета / Мы впереди… планеты всей», — объяснял из магнитофона Юрий Визбор.

В памяти невольно запечатлевались часто звучавшие по радио экзотические имена: Сиримаво Бандаранаике, Кваме Нкрумо, Иди Амин, Зульфикар Али Бхутто, Нородом Сианук, Гамаль Абдель Насер, Индира Ганди, Джафар Нимейри, Чжоу Эньлай, «предатель конголезского народа» Чомбе… Запоминались вместе с пропагандистскими клише, неожиданно всплывая в сознании. Когда Юра невольно выдал тете Вале дядю, перебравшего с соседом Аликом, директором вагона-ресторана, Юрий Михайлович с досадой сказал: «Ты, племянничек, совсем как Чомбе, предатель конголезского народа!» Все эти имена стали частью памяти его поколения. Они прочно связывают его с той эпохой: с детством, со школой и политинформацией перед уроками, на которой одни дети рассказывали другим о жертвах военных режимов в странах Африки и Латинской Америки и борьбе трудящихся за свои права… Короче, «свободу Анджеле Дэвис»!

В 1963-м в «Известиях» была опубликована поэма Александра Твардовского «Теркин на том свете», острая сатира на современную жизнь, номенклатурных работников и бумажную круговерть, на избыток начальников и пренебрежение человеком. В самом начале поэмы, объясняя читателю про «тот свет», Твардовский заранее дал отпор идейным критикам:

Поэт, придерживавшийся либеральных взглядов, сын раскулаченного крестьянина, фактически предрек «потрясение основ» именно через литературу — что и произошло спустя всего 20 лет, хотя началось именно тогда, в 1960-е. В мрачной поэме-сказке с иронией рассказывалось о существовании того света в двух вариантах, «нашем» и капиталистическом, разделенных непреодолимой стеной. В «нашем» все самое лучшее — но там все заорганизовано и непереносимо скучно, там даже покоя нет — лишь мрак и суета. А главное — из «нашего» света нет выхода! И народный герой, героический Теркин чуть ли не тоскует о военном времени: «Но покамест есть война — / Виды есть на выход». Что хотел сказать писатель? Зачем понадобилось ему «потрясать основы»?..

Впрочем, вряд ли автор всегда отдает себе в том отчет. Начинающий литератор Юрий Поляков, садясь за свои «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба», тоже не мог помыслить, что его повести будут активно использованы в политической борьбе для потрясения, а затем и сноса советской власти, к которой сам он питал сложные, но отнюдь не враждебные чувства.

* * *　

В заводском общежитии вместе с Юрой жили два его товарища — Петя Коровяковский и Миша Петраков, которых мы уже не раз упоминали в нашем рассказе. Их матери тоже работали на Маргариновом заводе: Лидия Ильинична, как уже говорилось, начальником Майонезного цеха, Галина Терентьевна Коровяковская — главным технологом (третий человек на заводе), а тетя Шура Петракова — фасовщицей на конвейере. Коровяковский-старший был вообще большим начальником — директором хладокомбината, очень ценная по тем дефицитным временам должность. Три друга пошли в первый класс в один год, но судьба их, как говорится, разбросала: Миша попал в 1 «А», Юра — в 1 «Б», а Петя — в 1 «В». Хотя, возможно, опытные педагоги специально расформировали дворовую команду, чтобы не отвлекали друг друга от учебы.