Планировка театра. Либо мне, либо Адаму Уилсону придетсязаранее производить разведку.

Ограждение сцены. Практически сооружение замкнутогопавильона вполне осуществимо, хотя часто раздражает рабочих сцены, которыепочему-то возомнили, что вправе требовать посвящения в «тайны ремесла». Но вмоем случае не может быть и речи о том, чтобы разрешить посторонним наблюдатьза моими действиями. А это значит, что подготовка к выступлению опять-такипотребует куда больше предварительной работы.

Демонтаж и упаковка аппаратуры после выступления – этипроцедуры также сопряжены с риском. Пока они не отработаны, а вытекающие из нихпроблемы не решены – нельзя подписывать никаких контрактов.

Ох уж эта особая подготовка! Впрочем, тщательное планированиеи отточенность действий всегда составляли неотъемлемую часть иллюзионногоискусства, а я в этом деле отнюдь не новичок.

За это время я сделал только один небольшой шаг вперед. Всемсвоим иллюзионам фокусники дают названия, и под этими названиями трюкистановятся известны зрителям. Например, «Три Грации», «Отсечение головы» – вотназвания номеров иллюзионного жанра, популярных в наши дни. Борден, с присущимему занудством, называет свой низкосортный вариант известного иллюзиона «Новойтранспортацией человека» (я никогда в жизни не использовал это название, хотя ине гнушался некоторыми методами Бордена). Немного поразмыслив, я решилокрестить свой иллюзион «Яркий миг»; именно под этим названием он ипрославится.

Воспользуюсь случаем, чтобы упомянуть также и о том, что впрошлый понедельник, 10 декабря, ко мне вернулась Джулия с детьми; теперь мывсе живем вместе в Идмистон-Виллас. Им предстоит познакомиться с родовымпоместьем Колдлоу-Хаус, когда мы поедем туда на Рождество.

В Колдлоу-Хаус

Я счастливый человек: мне выпала удача начать жизнь заново.Даже подумать тяжело о прошлых рождественских праздниках, когда я был отлученот своей семьи, и страшно становится от одной лишь мысли, что я могу сновапотерять это счастье.

Поэтому я тщательно готовлюсь к неизбежным последствиям,чтобы предотвратить то, что может случиться, если пренебречь подготовкой. Яумышленно прибегаю к столь туманным выражениям: теперь, когда я пару раз провелрепетицию «Яркого мига» и убедился, что аппаратура работает безотказно, мненеобходимо соблюдать величайшую осмотрительность – даже здесь – ради сохранениятайны.

Когда дети спят, а Джулия убеждает меня заняться делами, ясосредоточиваюсь на вопросах, касающихся управления поместьем. Необходимовосстановить все, что пришло в упадок из-за небрежения моего брата.

Когда я заполняю эту страницу, девятнадцатое столетиеприближается к концу. Через час я спущусь в нашу гостиную, где меня ожидаютДжулия и дети, и мы вместе встретим Новый год и Новый век. Эта ночь знаменуетсобою гармоническое созвучие, в котором сливаются предвестия будущего инеизбежные отзвуки прошлого.

Поскольку я по-прежнему связан оковами секретности, могусказать только одно: то, чем мы с Хаттоном занимались сегодня вечером,непременно нужно было сделать.

Эти строки начертаны рукой, которая еще дрожит отпервобытных страхов, поднявшихся со дна моей души. Я долго ломал голову, чтонадлежит внести в отчет о наших действиях, и пришел к выводу: единственноправильным решением будет изложить события честно и без прикрас.

Сегодня, вскоре после наступления темноты, когда детейненадолго уложили поспать, чтобы потом их можно было разбудить для встречинового столетия, я предупредил Джулию о своих намерениях и оставил ее дожидатьсяв гостиной.

Я зашел за Хаттоном, и мы, выйдя из дому, направились черезВосточную лужайку к фамильному склепу, толкая перед собой садовую тачку спрестиж-дубликатами.

Путь нам освещали только защищенные от ветра фонари, которыемы захватили с собой. В полной темноте отпереть и снять с двери старый висячийзамок удалось не сразу; его заклинило, потому что к нему давно никто неприкасался.

Когда деревянная створка открылась, Хаттон признался, чтоему сильно не по себе. Мне стало его несказанно жаль, и я произнес:

– Хаттон, вам совсем не обязательно идти со мной. Еслихотите, можете подождать здесь. Или возвращайтесь домой, а я пойду дальше один.

– Нет, милорд, – с жаром возразил он. – Яведь сам согласился. Говоря по правде, не хотелось бы заходить туда одному, даи вас, смею предположить, тоже туда не тянет. Но это все пустые страхи, боятьсятут нечего.

Оставив тачку у входа, мы осторожно вошли внутрь, светяфонарями. Их лучи, направленные вперед, почти ничего не позволяли разглядеть,зато на стенах плясали устрашающие черные тени. Мои воспоминания о склепеоказались весьма туманными, потому что раньше я был здесь совсем еще ребенком,и притом лишь однажды. Неглубокий пролет грубо вытесанных каменных ступеней велвниз, в толщу горы; у основания лестницы располагалась вторая дверь, передкоторой пещера несколько расширялась.

Внутренняя дверь оказалась незапертой, но совсем ужнеподатливой; сдвинуть ее удалось не сразу. Наконец она со скрипом отворилась,и мы вступили в устрашающе темное, словно бездонное, пространство. Мы невидели, но как бы угадывали впереди необъятность пещеры. Лучи фонарей едвапроникали сквозь мрак.

Воздух был насыщен едким запахом, таким острым, что,казалось, его привкус ощущался во рту. Я опустил свой фонарь и до пределавывинтил фитиль, надеясь получить побольше света. От нашего вторжения в воздухезавихрились миллионы пылинок.

Державшийся рядом Хаттон заговорил; в удушливом воздухеподземной камеры его голос прозвучал глухо:

– Сэр, не пора ли мне сходить за престижами?

В свете фонаря даже черты его лица были едва различимы.

– Да, пожалуй. Вам нужна моя помощь?

– Вот если бы вы подождали под лестницей, сэр…

Он поспешно устремился вверх, и я понимал, что он торопитсяпокончить с этим делом. Когда свет его фонаря растворился во тьме, я особенноостро осознал, что остался совсем один, во власти извечных детских страхов –темноты и смерти.

Здесь, в пещере, нашли свой последний приют почти все моипредки, которые упокоились на каменных уступах; от них остались только лежащиев гробах скелеты, а то и просто кости – в истлевших одеждах, закутанные всаваны и припорошенные пылью.

Я описал круг лучом фонаря, но смог различить только смутныеочертания нескольких ближайших плит. Было слышно, как где-то внизу склепа, кудауже не пробивался свет, прошуршал какой-то крупный грызун. Я шагнул вправо,вытянутой рукой уперся в каменную плиту примерно на уровне моей груди ипопытался на ощупь определить, что там лежит. Под рукой покатились мелкиеострые обломки, послушные малейшему прикосновению. В нос ударило зловоние, откоторого у меня начались спазмы в горле. Я отпрянул и при неверном свете фонаряуспел различить устрашающие фрагменты этого царства смерти. Все прочее тонулово тьме, однако мне не составило труда вообразить, что ждет нас впереди, кудане доставало даже это скудное освещение. Но все же я держал фонарь высоко надголовой и раскачивал его из стороны в сторону, чтобы получше оглядеться вокруг.Впрочем, никакая реальность не могла сравниться с теми сценами, которыерисовало мое воображение! Мне мерещилось, что давно умершие предки,растревоженные моим приходом, начинают шевелиться, меняют позы, приподнимаютжуткие черепа или костистые клешни, скрипом и скрежетом выражая собственныесмутные страхи, разбуженные моим появлением.