А белые ночи? Я к ним долго привыкала, не могла уснуть: в комнате было светло, и я не могла понять, почему не темнеет. Звала маму: «Почему так долго нет ночи? Отчего светло?» – «Так это же белая ночь, – смеялась мама, – они ещё долго будут».

Много у меня впечатлений от Петербурга, в дневнике всё не перескажешь. Здесь, в Добрине, у меня больше времени, и я хочу записывать не только то, что теперь происходит, но и о прошлом, ведь всё так скоро забывается!

Вчера учили меня жать снопы, но выходило не очень хорошо: неровно срезала. Потом я не выдержала, отделилась от других и начала играть в мяч. Мне это очень полезно: я, когда играю, большей частью что-нибудь думаю, строю воздушные замки; иногда даже мне кажется, что все мои мечты – действительность.

Вечером была головомойка – не в переносном смысле, а в самом наибуквальнейшем. У меня сильно выпадают волосы, а прежде была такая хорошая коса. Уж чего-то мы не делали для этих волос: и керосином мазали, и стригли; мама обрезала на первую четверть, и тётя Аня, и даже Витольду давали обрезать. Ничто не помогло. Это очень грустно. Так красиво иметь хорошие волосы, а у меня они были. Когда я ещё училась в Полтавской гимназии, если начальнице зачем-либо надо было меня позвать, она всегда говорила горничной: «Пойдите во второй класс и позовите маленькую барышню с большой косой», – и горничная уже знала, кого ей надо было позвать.

Но в нашей семье большой вред волосам приносит корь. У мамы были чудные светло-пепельные волосы. Когда она ещё училась в институте, у ней сделалась сильная корь, после которой волосы стали лезть. У Генички то же самое. И мои волосы тоже стали падать после кори, которую я имела около Пасхи этого года.

Более ничего занимательного или знаменательного не случилось.

22 июля

Сегодня я очень была сердита на кузена Мечися (или Мечика, мне так больше нравится. А вообще он Мечислав), по-моему совершенно справедливо. За завтраком мы ели малину, а потом я пошла играть на фортепиано. Скверный мальчишка, зная, что я терпеть не могу червяков, выискал у себя в ягодах целых два и принёс их мне, делая разные предположения, весьма неприятные. И это после того, как я съела целую тарелочку малины! Я разозлилась и выбранила его, намекая на то, что никогда не надо делать другому то, что ему неприятно. Но Мечик не хотел вникнуть в это, а так как ему ничего не делает вид червяков или даже мысль, что, может быть, он съел нескольких, то он не понял моего выговора и продолжал меня дразнить. Я объявила, что он мне мешает. Но это произвело обратное действие: Мечик стал класть червяка на клавиши и выть козлиным голосом.

Вечером мы ходили веситься, здесь у тёти есть такая машина. Я вешу 2 пуда 28 ф., Мечись 1 п. 35 ф., Витя 3 п. 22 ф., Лёля 2 п. 36 ф., мама больше всех – 4 п. 11 ф.

Забыла сказать, что вчера Лёля снимал несколько фотографий, а затем мама снимала его самого. Должно быть, для моментальной фотографии было уже темно, потому что Мечик с Альмой не вышел и Лёля тоже. А вот вся наша группа и фотография мамы удались. Наша фотография на гигантских шагах вполне хороша, Мечик прехорошенький вышел! Я была в платье «бебе» и вышла страшно длинная и смешная, но, в общем, неплохо.

23 июля

Сегодняшний день прошёл довольно тихо. Утром я занималась очень прилежно, скоро уже конец каникул! Хочется вернуться в Петербург, но в новую гимназию – ой как не хочется.

Около часу дня влетел в комнату воробушек, стал биться, порхать; наконец ударился об оконное стекло и упал замертво. Сперва мы думали, что он оживёт. Положили на балкон, прыскали водой, вливали её в клюв, дули на него. Но все наши старания оказались безуспешными: воробушек действительно умер. Решено было после обеда устроить торжественные похороны.

Его завернули в саван, который я сшила, и положили в хорошенькую коробочку с птичкой наверху. Коробочку дала тоже я. Воробушек был премиленький: лежал на спинке, весь обложенный белыми маргаритками и флоксами. Мы оба, то есть Витя и я, хотели нести гроб. Чтобы сделать это желание возможным, положили коробочку на полотенце и понесли. Впереди шёл Мечик с венками, состоявшими из веточки белого горошку, веточки белого львиного зева и белого левкоя. Дошли до места погребения, вырыли ямку и засыпали. Насыпали над ней холмик. Окончательно устроили могилку только сегодня.

Странно, что похороны даже воробья производят тяжёлое впечатление. Маме вся эта история была очень неприятна. Она сейчас же ушла с балкона, едва только мы вынесли гроб. Верно, вспомнила папу. Но ведь она сама нам позволила хоронить воробушка!

Санкт-Петербург, октябрь 2017 г.

На взлёте город был виден чётко, пока его не затянуло облачным дымом – как будто надышали в машине. Ксана убрала очередной дневник Ксенички в сумку, вздохнула и задумалась. История чужого человека увлекала чуть ли не сильнее, чем в детстве, когда она тайком лазала за новой порцией впечатлений в крапивный мешок. Увы, о строгой хронологии остаётся только мечтать – или самой придумывать продолжение, заполняя пробелы, как вставляют пропущенные буквы в тетрадях для учеников младших классов. Многих тетрадей, а следовательно, многих лет не хватало – Ксана не сомневалась, что Ксеничка продолжала вести дневники из года в год, просто некоторые не сохранились. Или же угодили в другой крапивный мешок…

Надо бы найти родственников, может, они разыскивают те самые дневники долгие годы и Ксана станет для них настоящей волшебницей. Так хочется быть волшебницей хотя бы для кого-то… Больше всего, конечно, для Андрюши, но для него – если только злою. Когда Андрюше становилось хуже, Ксана тут же объявлялась главным врагом. К этому она, впрочем, давно привыкла, не обижалась и даже почти не удивлялась.

Две недели она провела дома и каждый день ездила в больницу. На выходные Андрюшу не отпускали, гулять не разрешали – если только к началу второго месяца, сказал лечащий врач. Андрюша почти всё время лежал, не разговаривал, подарки смотреть не стал. Ему прописали какие-то новые уколы, экспериментальные, долгоиграющие, как выразился доктор. Разумеется, дорогие.

Деньги улетали как в трубу, и с той же скоростью испарялся заряд сил, которыми Ксана запаслась в Швейцарии. Каникулы закончились, впрягайся – и вперёд. Шея склонилась под хомутом привычно, как слуга перед хозяином. Влада, Пётр Первый, Даника теперь виделись крохотными фигурками и с каждым днём становились всё меньше. Когда предложили работу в Питере, хотела отказаться, но, узнав про условия (всего четыре дня, питание, почасовая оплата, дорога и гостиница), согласилась. Работой поделилась Дуся, всё ещё благодарная за Швейцарию. Они говорили по скайпу, и Дусин голос звенел от радости, что можно «отдариться»:

– Я сразу про тебя подумала! Мне не с руки лететь в Питер на несколько дней, ну и клиентам дешевле оплатить перелёт из Екатеринбурга. Клиенты – француженки. Четыре подруги, лет сорок-пятьдесят. Живут при мужьях в Москве, у тех контракты с российскими фирмами. Дамы желают совместить осмотр Петербурга с консультациями у пластического хирурга. Гида я нашла! Местная, вся такая, знаешь, питерская. С тебя только перевод. Тамошняя переводчица работать не может – травма…