Налив чаю и себе, Диля уселась на табуретку и проговорила:

— Вот именно! В двенадцатом году убийцей был Прасагов. В сороковом — князь Захарьин-Кошкин. Наконец, в семьдесят седьмом — Лялько. В каждом отдельном случае — своеобразная династия убийц. Хотя в последний раз был своего рода апофеоз: они все были так или иначе замешаны. Степа Кошкин — резидент американской разведки — затеял всю эту бучу, а Миша Прасагов ассистировал и предоставлял логистику, прекрасно понимая, осуществлению чего способствует… И это уже целых три династии убийц!

Ярослав, сделав глоток чаю, протянул:

— После твоего рассказа в поместье Прасагова они все, словно пришибленные, молчали. Потом, конечно, отрицали. Но ты их ловко фактами приперла к стенке. Конечно, ни Прасагов, ни тем более князек правды не скажут, но в этой драме они второстепенные персонажи. Главный же — это Лялько…

Он сжал кулаки и произнес:

— Эта мразь обрекла моего папу на смерть. И мы с мамой все эти годы терзались, больше всего опасаясь, что кто-то узнает, что она — его вдова, а я — его сын. Лялько убил моего отца! А потом жил в свое удовольствие почти сорок лет! Я вытрясу из него правду…

Диля, подавая ему корзиночку с пряниками, сказала:

— Не кипятись. Да, Лялько-старший виновен. Это мне дедушка поведал, и я не знала, что с этим делать. Рассчитывать на его чистосердечное признание не приходится. К тому же и олигарх, и князь замешаны в деле, поэтому не помогут, не в их интересах, чтобы старые грешки, причем очень даже серьезные, вылезли сейчас на свет божий. Ты сам слышал, что они недвусмысленно пригрозили на тот случай, если мы обнародуем факты: они пойдут на все, вплоть до физической расправы… Теперь мне понятно, отчего они так жаждали узнать, что же мне известно про дело семьдесят седьмого года! Надеялись, что только кое-какие детали, и не ожидали, что буквально все…

Раздался звонок в дверь, и Ярослав, перевернув чашку с чаем, подскочил с табуретки.

— Не открывай! — приказал он. — Они вполне могли киллеров подослать…

— Киллеры в дверь не звонят, а сносят ее выстрелом из базуки, — заявила Диля, однако взяла с мойки нож, который теперь всегда держала на видном месте.

Ярослав, прихватив молоток, осторожно подошел к двери и прошептал:

— Не исключено, ждут, когда ты приблизишься к двери, чтобы открыть огонь и изрешетить тебя пулями…

— Не проще было бы представиться водопроводчиком, дождаться, пока я открою, и без ненужного шума и гама свернуть мне шею? — спросила Диля, однако к двери подходить не спешила.

Снова раздалась протяжная трель звонка, и из общего коридора послышался голос Романа:

— Диля, открой, мне с тобой надо срочно поговорить!

Ярослав, взревев, кинулся к двери, отомкнул замки и, распахнув ее, ударил не ожидавшего нападения Романа Лялько черенком молотка в живот.

Тот охнул, согнулся, а Красин впихнул его в квартиру, стал избивать ногами, а затем замахнулся молотком с явным намерением опустить его на череп молодого человека.

Но взвыл, потому что Диля укусила его за запястье. Ярослав, глаза которого застлала кровавая дымка, стал приходить в себя. Убрав колено с грудной клетки поверженного противника, он прохрипел:

— Больно же, Диля!

— Зато эффективно! — крикнула девушка и вырвала у него из руки молоток. — Ты что, сбрендил, в самом деле убить его решил?

Ярослав, брезгливо морщась, поднялся и, рассматривая укушенное запястье, сказал:

— Его отец убил моего, а я этого гада кончу. Он же один из Лялько! Наверняка такая же мразь, как и его папаня!

— Он мне больше не отец, — буркнул, привставая и кривясь от боли, Роман. — Ну ты и зверь…

— Это твой папаша — зверь! — заявил Красин и, не оглядываясь, отправился на кухню. — Диля, я не хочу, чтобы ты поддерживала с этим субъектом отношения…

Девушка, вздохнув, помогла Роману подняться.

— С кем и какого рода отношения поддерживать, решать все же мне самой, — сказала она вполголоса и обратилась к Роману: — Ну, а тебе чего?

— Хорошо ж вы гостей встречаете! — заявил детектив и с трудом поднялся на ноги. — Чайком угостишь?

…Ярослав, восседая на табуретке и делая вид, что на кухне только он и Диля, упорно не замечал Романа. А тот, получив чашку чаю, сказал:

— Еще раз повторяю, этот тип мне больше не отец. Я ничегошеньки не знал!

Красин, все еще избегая смотреть на него, буркнул:

— Теперь вот знаешь, и что-то изменилось?

Размешивая сахар в чашке, Лялько ответил:

— Да. Он понесет наказание, это я тебе обещаю. И это не пустые слова. Но меня вот какая идея осенила… Если в двенадцатом году убийцей был Прасагов, в сороковом — князь, а в семьдесят седьмом — мой… — он запнулся и твердым голосом продолжил, — Роман Лялько, то кто же убивает сейчас?

— Твой папаша и убивает! — зло проговорил Ярослав. — Ну, или ты по его поручение или по велению, так сказать, своего сердца!

Роман, хмыкнув, заметил:

— Убивать можешь и ты. Может, ты сейчас только делаешь вид, что узнал правду о том, кто подставил твоего отца, из рассказа Дили? А что, если ты все знал уже давно? И решил покарать всех, кто был к этому причастен, то есть не только моего… Романа Лялько, но и Михаила Прасагова, и князя Степу!

Ярослав поднялся из-за стола, и Диля закричала:

— Остановитесь! Причем оба! Да, кто-то убивает, и убийства каким-то образом связаны с происшествиями предыдущих лет. Если бы убийца был один или хотя бы это была одна династия убийц, то, зная, кто убивал в прошлом, мы бы могли с высокой долей вероятности знать, кто убивает и сейчас. Но дело-то в том, что каждый раз убивали разные люди!

— Ну почему же разные? — произнес Красин. — Все эти люди тем или иным образом связаны с «Петрополисом», причем во все эпохи. Это или Прасагов. Или Захарьин-Кошкин. Или Лялько!

Последнее имя он выделил особенно.

Роман отпил чаю и сказал:

— Да, мой отец… я хотел сказать, Роман Лялько — подлец и убийца. И, не исключаю, он вполне мог по каким-то неведомым причинам снова начать убивать. Но, во-первых, отсутствует мотив: в семьдесят седьмом он подставил твоего отца, чтобы спасти свою шкуру и заодно прикарманить деньги, заплаченные Штатами за секреты Родины. Но зачем ему убивать каких-то незнакомых девиц сейчас? И, во-вторых, если предположить, что мой… что Роман Лялько сдвинулся по фазе и стал лютым маньяком, то он все равно никого бы убить не мог, потому как инвалид и перемещается исключительно в кресле-коляске!

— Это надо еще проверить… Может, он бегает, как спринтер, а только притворяется немощным… — проворчал Ярослав.

— Подобное только для третьесортных детективов хорошо! — возразила Диля. — Роман прав — его отец…