– Да, – Велицкий снова замялся. – Я ж говорю, все очень странно.

– Так, хорошо. А что еще показалось вам необычным?

– Ну, немцы не стреляли.

– Они были без оружия?

– Да. Что тоже странно, где ж видано, чтобы в бой без оружия ходить?

– Ну, предположить можно. Разведка, взятие языка. Есть ситуации…

– Нет. Не похоже на разведку… Да и чего им таиться?

– У них были ножи?

– Да… – Но по лицу Велицкого Болдин понял, что тот говорит не все.

– Поясните.

– Вроде бы как… странные такие перчатки…

Велицкий чувствовал себя полным идиотом. Подобные истории рассказывать не в генеральской палатке, а где-нибудь у костра, ночью, где байки травят. Да и то засмеют.

– Перчатки?

– Да. С такими ножами.

– Вы хотите сказать, что у них были когти?

– Да ну, товарищ генерал, разве могут быть у человека такие когти? Просто перчатки хитрые, да и все.

– Нет, товарищ Велицкий, как раз перчатка с ножиками – это абсурд. Представьте на досуге. Неудобно, все равно что карандаши к пальцам привязать. Лучше способа пальцы себе сломать и не придумаешь… – Болдин вдруг запнулся. Замолк.

– Так что же? Какие ж когти?.. У людей не бывает такого.

– Ну… да, может быть, вы и правы. Я подумаю… – Генерал ответил невпопад, но потом собрался: – А что же вы не стреляли?

– Стреляли! И товарищ старший лейтенант тоже стрелял.

– И?..

– Да тоже ерунда получилась. Я в одного пуль пять всадил. Все равно пер на меня.

– Не дошел? – ухмыльнулся Болдин.

– Нет. Я его на штык надел.

– Сколько их было?

– Около десятка.

– Почему около?

– Ну, убитых было семеро. Но кто-то явно ушел. Я видел, как они… вроде как исчезли. – Велицкий тяжело вздохнул и решил, что пора переходить на накатанную колею. – Я считаю, товарищ генерал, что это был особый вид маскировки. Какой-то новый тип.

Болдин погладил черную нашивку.

– Да. Может быть. Скорее всего, вы правы. – Он встал. Велицкий вскочил следом. – Ну что ж, вы мне очень помогли. Не смею вас больше задерживать…

Красноармеец козырнул, развернулся и пошел к выходу. У полога остановился, обернулся.

– А еще, товарищ генерал, у них рожи были… Ну, знаете, уродливые такие. Вроде человеческие, а вроде и что-то не так.

Болдин молча кивнул.

– Спасибо еще раз. И вот еще… – Он поманил Велицкого к себе и, понизив голос, попросил: – О нашей беседе никому не говорите. А также обо всем, что вы видели в этих самых… Лещах. Вам понятно?

К вечеру разведгруппа не вернулась.

Болдин отпустил людей. Присел на деревянную лавку, любовно сколоченную каким-то умельцем. Закрыл усталые глаза.

Думать не хотелось. Ни о чем. Ни о том, что из артиллерии удалось спасти только две «сорокапятки» – все остальные полегли, прикрывая отход пехоты, пытаясь отсечь танковый клин, что плотно сел на хвост бегущим людям. Ни о том, что люди больше не возвращаются в лагерь. А это значит, что вернулись все, кто сумел. Из пяти тысяч едва-едва две тысячи человек. И скоро по свежим следам в леса ринутся каратели. И ладно, если это будет просто дивизия вермахта…

После беседы с Велицким Болдин сильно сомневался, что чесать леса пойдут простые солдаты.

Генерал сжал ноющие виски, открыл глаза. Не думать не получалось. Да еще чертова нашивка с такой знакомой рунной вязью…

Болдин поднялся, засунул нашивку в карман. Тяжелая. Серебро все-таки.

Такую же картинку рисовал тот немец? Или чуток другую?

Генерал хотел было крикнуть кого-нибудь, чтобы сделали чаю, но неожиданно передумал.

– Пройдусь, пожалуй…

Он вышел из палатки, махнул подскочившему часовому, заложил руки за спину и двинулся по ночному лесу, в котором то тут, то там горели огни костерков. Бойцы кто спит, кто оружие чистит. Всё дело.

Донеслось тоскливое:

– Добавки кому?..

Болдин направился к кухне. Призывно пахло кашей.

– Что еще за новости? Лишку наварили?

Повар, до того уныло подпиравший половником щеку, вскочил, вытянулся в струнку.

– Вольно.

Тот расслабился, развел руками:

– Наварили как обычно… Только осталось вот.

– Оставь, разведка вернется, все подметет да еще попросит.

– Так точно.

– А коли миска найдется, так и я помогу. – Болдин присел на пенек, что стоял около длинного, сколоченного из нетолстых бревен стола.

Повар тотчас нашел миску, щедро хлопнул туда каши. Добавил кусочек масла. Поставил перед генералом. Рядом появилась кружка с чаем.

– С мясом! Приятного аппетита, товарищ генерал.

Болдин попробовал. Каша была обжигающе горячая, но невероятно вкусная. Генерал вдруг вспомнил, что сегодня только завтракал.

– Как снабжение?

– Пока хорошо. Колхозы не все разорены, помогают. Правда, говорят, что по окрестным деревням каратели прошли. Жителей сгоняют, избы жгут, колодцы травят… Крупные колхозы пока не трогают.

Болдин покачал головой.

«Уходить надо. Иначе и сами останемся без снабжения, и местное население против себя восстановим. Вот только бы разведка вернулась. Язык нужен, позарез нужен язык…»

Он вздохнул и продолжил ужин. Доев кашу, неожиданно ощутил желание потребовать добавки, но сдержался, знал, что насыщение придет позже и перебор с кашей ляжет на желудок тяжестью.

Вспомнилось, как в далеком уже пятнадцатом году, совсем в другой жизни, такой же кашей кормили польские повара. И он, молодой унтер-офицер, ел с жадностью, продрогший, вымокший, нахохлившийся. А поляки улыбались, предлагали добавки и называли братом.

А потом его орлы приволокли немца. Откровенно гражданского, которого неведомо как занесло в прифронтовую полосу. Не то что-то прятал, не то что-то искал… Ни документов, ни оружия, только большая размокшая картонная коробка, полная бумажками доверху. Фриц верещал что-то про науку, про каких-то магистров, про руны. Пытался бумажки порвать. Молодому Болдину тогда показалось, что он спятил от страха.

Но немец оказался птицей не маленькой, потому что за него ухватились, его взяли под особый контроль. И все бумажки бережно спрятали.

«А ведь тогда все чуть ли не самого Распутина ждали… Да только немец умудрился в петлю слазить, когда разведочное отделение за него ухватилось».