– А ты не слушаешь его извинений.

Я резко выпрямляюсь.

– Он что, тебе что-то рассказывал?

Джеймс оборачивается ко мне.

– Лен? Нет. Вот только я не слепой и вижу, как он смотрит на тебя.

О боже. Я вдавливаю нос и лоб в столешницу, чтобы Джеймс не заметил, как сильно я покраснела. Я скучаю по тому, как все было просто, когда мы с Джеймсом не обсуждали мою личную жизнь. Когда Лен был просто спортсменом, которого я и знать не хотела. Когда я ничего от него не ожидала, а он ничего не хотел от меня.

Но, как ни странно, хотя нынешняя ситуация хуже некуда, я все равно не совсем уверена, что хотела бы вернуться к тому, как было «до». Я вспоминаю вопрос, который задал мне Лен на той вечеринке.

«Так ты этого хотела бы? Чтобы мы никогда не были друзьями?»

– Он поступил как последний говнюк, когда опубликовал манифест, – говорю я в покрытую лаком столешницу.

– Это да.

– Он сказал мне, что откажется от должности.

Джеймс сочувственно пожимает плечами:

– Мне он пока ничего не говорил.

Неудивительно. Наверняка и тут наврал.

Я лезу в рюкзак и достаю черновик от Оливии. Это материал о том, как мало в отделе классики школьной библиотеки книг, написанных женщинами (и особенно цветными женщинами). Она сама предложила эту тему на прошлой неделе. Я была бы не прочь написать такую наполненную фактами статью, если бы моя жизнь не превратилась в полную катастрофу.

– Знаешь, меня вдохновило все это ваше феминистское движение, – сказала Оливия. – И тема показалась злободневной, что ли.

Я бы обняла ее, если бы была из тех, кто запросто обнимается.

Я как раз начинаю писать пространный комментарий на полях, когда слышу, как открывается дверь.

– Э-э, Элайза, – говорит Джеймс, – тут к тебе пришли.

В животе у меня что-то обрывается – я предполагаю, что это Лен, – но на деле ко мне пришел человек, которого я еще меньше ожидаю увидеть: Серена. Через ее руку перекинут мой старый серый свитер.

– Привет, – говорит она.

Я слишком сильно удивлена, чтобы придумать в ответ что-то, кроме «привет».

– Я увидела его в бюро находок в женской раздевалке, – сообщает она и подходит ближе. – Я там пыталась найти свою сережку. – Она протягивает свитер мне. – Я подумала, ты была бы рада, что он нашелся.

Я собираюсь взять свитер, и тут она добавляет, будто не может сдержаться:

– Хотя он тебе совсем не идет. Без обид. Я просто считаю, что должна тебе это сказать, как подруга.

– Да ладно тебе, Серена.

Помимо воли я смеюсь, потому что она говорит предельно серьезно.

– Ну то есть, – колеблется она, – если мы еще подруги?

Я провожу пальцами по свитеру, который отдает затхлостью после соседства с одинокими носками, забытыми учебниками и бог знает чем еще. Кажется, я носила его каждый день очень, очень давно.

– Ну не знаю, – произношу я. – Ты сюда пришла, чтобы сказать: «Я тебя предупреждала»?

Серена выдает пригашенную версию своей улыбки на мегаватт.

– Нет, конечно, нет. – Потом радость совсем исчезает с ее лица. – Ты знаешь, все, что сейчас болтают, – это пройдет.

– Может быть. – Я пожимаю плечами, словно это ерунда. – Справлюсь.

Серена кивает:

– Я знаю. Жаль, что, как подруга, я тебя подвела.

А вот это признание застает меня врасплох. Меньше всего я ожидала услышать извинения от Серены Хванбо.

– Ничего. – Я складываю и разворачиваю рукава свитера. – А мне жаль, что я мутила с олицетворением патриархата.

Теперь смеется Серена:

– Ну он, по крайней мере, откажется от поста главреда?

– Не знаю, – отвечаю я. – Сказал, что откажется, но так ничего и не сделал. Не знаю, сколько еще раз придется ему подрочить.

На секунду Серена застывает в шоке от моих слов, но потом расплывается в улыбке.

– О боже, Элайза, – хохочет она. – Фу такой быть!

И хотя положение мое по-прежнему паршивое, приятно знать, что хотя бы Серена на моей стороне.

37

Папа устраивается в китайское кафе быстрого обслуживания под названием «Золотые китайские палочки». Эта работа отличается от предыдущей. Теперь он будет готовить курицу в апельсинах и лапшу вместо омаров на пару и рыбного супа. Посетители в этом кафе более молодые, чаще белые и латиносы, чем китайцы и вьетнамцы, и многие делают заказы через Интернет – на доставку или самовывоз. Папа говорит, похоже, сложнее всего будет следить за всеми заказами, идущими через компьютер, потому что там все на английском.

Я никогда не была в «Золотых китайских палочках», так что я вбиваю их в поиске. Отзывы на сайте Yelp посредственные. Интересно, улучшатся ли они, когда папа какое-то время там проработает. Надеюсь. Я постоянно пользуюсь Yelp, но как-то странно думать, что на этом сайте люди будут оценивать папину работу.

Вечером во вторник, когда мама на кухне измельчает чеснок большим мясницким ножом, я подхожу к ней и сажусь на один из барных стульев. Она еще не включила вытяжку, так что сейчас слышно только, как дребезжит, подпрыгивая от бурлящего пара, крышка на рисоварке. Со вчерашнего дня, когда папа начал работать в «Золотых китайских палочках», мама снова стала готовить одна. До меня вдруг доходит: когда мама жалуется, что папа редко бывает дома и мало времени проводит со мной и Ким, она говорит и о себе тоже.

– Слушай, мам, – начинаю я, – может, чем-то помочь?

Мама поглядывает на меня, а потом снова принимается стучать ножом.

– Ты уже сделала уроки?

– Нет, – отвечаю я.

– Тогда иди делай. Я сама справлюсь.

– Я просто решила сделать перерыв.

– Сейчас учиться тяжело, но позже учеба принесет свои плоды. «Sīn fú hauh tìhm».

Это одна из любимых маминых пословиц. Сперва горько, потом сладко.

– Да, я знаю.

– Будешь хорошо учиться – тебе не придется заниматься грязной работой, как маме с папой. Ты сможешь стать lóuh báan.

Начальником.

– Ты думаешь, я открою свое дело, когда вырасту?

Я наполовину шучу, поскольку уже знаю, что она ответит.

– А ты из тех людей, которые знают, как вести бизнес? Если да, то, конечно, так ты сможешь заработать много денег. – Секунду она изучает меня. – Но я не думаю, что ты из таких. Ты слишком честная. Точно как твой папа.

Ну, может, если бы я была еще честнее, я бы не влипла так сильно.

– А ты?

– Для этого надо слишком много смелости. У меня столько нет.

Мама принимается мыть шпинат, отработанным движением перетряхивает листья под струей воды, а потом перекладывает их