Сознание возвращалось медленно, словно нехотя, но я усилием воли заставил себя сделать глубокий вдох и приподнять будто склеенные веки. Тут же до моего слуха донёсся едва слышный писк. С трудом повернув голову, увидел справа от себя какой-то осциллограф, по экрану которого бежали изломанные линии. Где я вообще нахожусь? Судя по белым стенам, в больничной палате. И похоже, лежу под капельницей. Ну ещё бы, так головой о кафельный пол шандарахнуться, да и, помнится, провод рядом со мной искрил. Что ж мне так везёт-то на электрический ток?!

За окном стоял день, причём вполне солнечный, вот только жалюзи были закрыты. Пошевелил пальцами ног, рук… Вроде слушаются. Начал было восстанавливать в памяти события финальной встречи, но тут распахнулась дверь и в палату влетела молоденькая сестричка. Ничего не сказав, она почему-то охнула и исчезла за дверью. Странное поведение.

Спустя минуту дверь снова открылась и в палату вошёл благообразный старичок в белоснежном халате, такой же белоснежной шапочке, очочках и бородкой клинышком. Только стетоскопа и торчащего из кармана градусника не хватало, а так ни дать ни взять – доктор Айболит. Его сопровождали та же сестричка и женщина постарше, державшая ручку и блокнот.

– Алексей Дмитриевич, как вы себя чувствуете?

– Алексей? А не Егор Дмитриевич? А что, я разве не в Англии?

Голос у меня был сиплый, будто я молчал не один день, прежде чем заговорить.

– Хм… – Айболит переглянулся с коллегами. – Скажите, голубчик, а что вы вообще помните?

Что-то не нравится мне это, ой, не нравится.

– Что я помню? Финал чемпионата мира, где мы обыграли англичан в дополнительное время…

– Мы? Хм… А что-то более свежее?

– Да уж куда свежее, – нашёл я в себе силы хмыкнуть. – Скажите, товарищ…

– Ох, простите, не представился, – всплеснул руками Айболит. – Пётр Илларионович Крупский, профессор неврологии. Это моя помощница Екатерина Алексеевна, а это дежурная медсестра Оленька.

– А где я нахожусь?

– Это Институт мозга человека Академии наук СССР.

– И давно я здесь?

– Ну, как вам сказать… Больше полугода.

– Ничего себе!

– А вы как думали, вас же так током тряхнуло – не дай Бог никому. Так что же, батенька, что вы помните ещё? Имя и фамилию хоть помните? А то какого-то Егора придумали…

Вот тут у меня стали закрадываться подозрения. Я с надеждой посмотрел на профессора и предположил:

– Лозовой Алексей Дмитриевич?

– Эврика! – хлопнул в ладоши невропатолог, даже немного подпрыгнув на стуле. – Великолепно, первый рубеж взят! Ну-ка, чем вы ещё нас порадуете?

– Я… я музыкант.

– Та-а-а-к, продолжайте, – протянул Пётр Илларионович, подбадривая меня.

– Я выступал на корпоративе, и меня ударило током, после чего я потерял сознание.

– На чём, извините, выступали? На кор… кор-по-ра-тиве? – выговорил по слогам профессор.

М-да, тут возникает какая-то нестыковочка. Либо этот Крупский настолько древний, что и слова-то такого не знает, либо…

– Пётр Илларионович, – взмолился я, – не могли бы вы представить свою версию событий?

– Отчего же, пожалуйста. Вы действительно Лозовой Алексей Дмитриевич, вам 63 года, вы музыкант. Выступали на правительственном концерте, посвящённом Международному женскому дню 8 Марта, и вас за кулисами ударило током…

– Постойте! На правительственном концерте? За кулисами?

– То есть эти подробности вы не помните? Екатерина Алексеевна, так и запишите: пациент путается в воспоминаниях. Ну-с, продолжим, хотя, собственно говоря, дальше ничего интересного. Вы впали в кому и полгода провели здесь, в отдельной палате, как народный артист Советского Союза. А сегодня, восемнадцатого сентября две тысячи шестнадцатого года, – он щёлкнул крышкой карманных часов, – в шестнадцать сорок четыре по Москве вы пришли наконец в сознание. Видите, уровень развития советской медицины и применение передовых препаратов даже спустя полгода пребывания в коме позволили вам вернуться во вполне адекватное состояние. Вы прямо-таки ничего выглядите, бодрячком и путаетесь совсем немного. Ну ничего, сейчас приступим к интенсивному лечению, и, уверен, все ваши воспоминания к вам вернутся. Пока отдыхайте, а Оленька вам принесёт завтрак. Что у нас там для таких больных, овсяная кашка? Отлично! Нужно уже, дорогой вы мой Алексей Дмитриевич, желудочно-кишечный тракт понемногу тренировать, пока кашки поедите, а там и до более нормальной еды доберётесь, глядишь, через месяц-другой уже и шашлыки есть будете. Хотя как по мне, кашки всё же полезнее. И кстати, Оленька, я думаю, уже можно извлечь катетер.

Все ушли, а я остался наедине с самим собой и всё ещё попискивающим осциллографом. Интересно девки пляшут… Если я окончательно не спятил, выходит, я вернулся в тело самого себя, в 2016-й. Вот только это самое тело живёт не в России, а всё ещё в Советском Союзе. Мало того, получается, я довольно успешный музыкант да ещё со званием народного! Значит, моё сознание всё-таки вернулось обратно, но уже в изменённое будущее? Вот это поворот!

А что он там говорил о 1966-м? Хотя это я вообще-то говорил, что мы англичан обыграли, а профессор попросил вспомнить что-то более свежее. У кого бы выяснить, стали мы всё-таки чемпионами мира или это всего лишь бред воспалённого воображения?

Сейчас бы мой смартфон из параллельного будущего с подключённым Интернетом, там и обо мне наверняка информация имеется, и о происходящем вокруг.

Тут же всплыла мысль о Лисёнке и Ёжике. Блин, с ними-то что теперь будет?! Если с тем Егором всё обойдётся, то он уж точно не вспомнит, кто они такие, а если не обойдётся… Даже думать об этом не хотелось.

Снова появилась Оленька, на этот раз с тарелкой дымящейся овсяной каши.

– Давайте я вас с ложечки покормлю, – предложила она.

– Да вы что, девушка, я ж не инвалид какой безрукий! Давайте сюда… На воде?

– С добавлением молока, так, подсветлили, вам пока жирное нельзя, лучше было бы вообще, конечно, на одной воде. Но лично я на воде не могу есть, только с молоком… А вообще моя мама обожает ваши песни, говорит, на них выросла! Я когда ей сказала, что вы лежите в нашей больнице, да я ещё вам капельницы меняю, чуть сюда не прибежала.

Ой какая сестричка словоохотливая попалась – тараторит и тараторит. Направить бы её энергию в мирное русло.

– Милочка, – прервал я поток словоизлияний, – а нельзя ли где-нибудь позаимствовать планшет или смартфон с выходом в Интернет?

Да вы что, откуда у нас Интернет?! У нас Сонет! Интернет – это на Западе, а у нас в СССР – Сонет, своя сеть передачи данных, как раз от слов «Советский» и «Интернет». У меня дома, кстати, беспроводной…