– То есть в этой игре программа собирается держать человека за болвана…

– О, вы играете в старый покер? – Роберт снова внимательно глянул на Кузьму.

– Нет. Но я играл в Паука, есть такой занудный компьютерный и карточный пасьянс. Очень быстро начинаешь чувствовать, что не ты играешь, а тобой играет программа. А перестать – не можешь. Но выход, знаете, нашелся! Даже два.

Роберт оживился и сказал:

– Это интересно!

– Первый выход нашел как раз вот он, – Кузьма кивком головы показал на Блюхера. – Василий смастерил программу, которая сама играет в Паука. А потом эта программа коротко отчитывается за проделанную работу перед владельцем компьютера. То есть Богу – Богово, кесарю – кесарево, технологии – технологию, а живому – жизнь…

Роберт Кайо уставился на Кузьму, перевел взгляд на Блюхера и как-то счастливо, по-детски и раскатисто рассмеялся. Все на них посмотрели. Кузьма обратился к Блюхеру:

– Василий, моего французского не хватает. Расскажи, как твой комп играл в Паука сам с собой!.. Это ведь, наверное, можно и с вашим GRIDом устроить?.. Чтоб не зазнавался!

Василий перевел на английский, все заулыбались, а японец закивал головой и стал о чем-то по этому поводу страстно и серьезно говорить. Кузьма склонился к Кайо и продолжил с ним французский разговор.

– Второй, совсем-совсем простой и человечный способ борьбы с Пауком продемонстрировал один… старый поэт из Санкт-Петербурга. Он… – Кузьма остановился, поняв, что опять-таки его французского – языка не хватает, «я даже слово туфта перевести не смогу…».

Однако продолжил:

– Вы понимаете, Роберт, это настоящий поэт, так что я не смогу хорошо его перевести. Но вот что он говорил о скоростях: «И девять женщин живого ребеночка за один месяц не родят».

Кайо снова рассмеялся, на этот раз тихонько. Кузьма же почувствовал тоску – по Вольфу и по русскому языку. И сказал Роберту, как бы себе в утешение:

– Этот поэт скоро сюда приедет.

– D’accord! Если получится, познакомьте нас!

И Кайо снова стал смотреть в далекую прозрачную стену. Там солнце пробило облако, и видно стало, как сверкает снег на плавных склонах Юры…

– Бон! – сказал возвратившийся в кресло рядом с Чановым Кульбер, глаза Николая Николаевича победно сверкали. – Ваш друг не улетит с вами в Москву! Он останется здесь!.. Придется вам начинать журнал «Фонарь» одному.

Затем объявил по-английски:

– Джентльмены, нам пора на коллайдер!

Кайо и японец остались в баре. А Кульбер и Кафтанов вместе с Кузьмой и Василием вышли из стекляшки и сели в белый микроавтобус с голубой надписью CERN на борту. Автобус выехал за ворота и отправился… вообще-то, во Францию.

Дорога была сухой и чистой, даже скучной, через пограничный пост микроавтобус проскочил без остановки. Далше шел такой же, как в Швейцарии, лес, дальше его сменило непаханое поле… Дорога свернула в поле. Вдали синел сплошной забор, из-за него торчали яркие, как детские кубики, строения, а еще дальше высилась ажурная черная вышка – лифт в шахту. Кульберу, Кафтанову и Кузьме с Васей за забором выдали белые каски. «Как на Дубровке…» – поежился Чанов, вышел из автобуса, вдохнул чистого воздуха, и что-то кольнуло на дне вдоха.

Вблизи детские кубики превратились в гигантские металлические коробки-ангары, в которых собирали детекторы. Эти штуковины были похожи на турбины какого-нибудь Днепрогэса (только без лопастей) или на тысячекратно увеличенные роторы-статоры в школьной лаборантской комнатке – еще и с бездной мелких подробностей. Внутри детекторов, как муравьи в недрах огромного цветка, шныряли рабочие в синих робах и разноцветных касках. Напряженная работа шла почти бесшумно.

Кафтанов с воодушевлением принялся объяснять, показывая пальцем то влево, то вправо, то вверх. Кузьма с удовольствием смотрел на этого солидного, немолодого дядю с каской на макушке, как-то было видно, каким славным мальчиком был он в детстве… Во всяком случае Кузьма – видел. Еще он снова вспомнил про подзорную трубу, интересно, что разглядывал Кафтанов на склонах Юры?.. Может, у него там домик в складке между холмов? И жена в окно смотрит…

Отдельные детали конструкций Кафтанов называл «вон та железяка», поглядывая на Кузьму, да и на Васю снисходительно, как морской волк на экскурсию пионеров в машинном отделении крейсера «Аврора». Кузьме это было приятно. Как-то по-человечески было. Кафтанов рассказывал про контуры сверхпроводимости, про жидкий гелий и про «базоны Хиггса», которых пока что никто не обнаружил, но ЗДЕСЬ попытаются поймать. Рассказывал про антивещество, про черные дыры, про юность вселенной и гравитацию… Объяснял попутно и с тем же энтузиазмом технические подробности: что детектор ATLAS собирают пока что на поверхности, а когда он пройдет стендовые испытания, его снова разберут и отправят грузовыми лифтами на сто метров под землю (Кафтанов указал пальцем себе под ноги). И только после в одном из залов коллайдера соберут детектор заново. И уж тогда (если все сойдется и не обнаружатся «лишние детали») запустят в рабочем режиме…

Кузьма собирал когда-то для бабушки Таси часы-ходики из конструктора, купленного отцом. Отец считал, что детям надо дарить не игрушки, а инструменты или заготовки для реальных вещей. Только когда бабушка умерла, Кусины ходики остановились – некому стало поднимать гирьку в форме еловой шишки… А «лишних деталей» при сборке, помнится, было порядочно…

Чанов охватил взглядом это чудовище – детектор ATLAS. Уж при его-то сборке-разборке-сборке лишних деталей наверняка обнаружится вагон и маленькая тележка.

Где-то рядом рабочий уронил отвертку, и экскурсанты услышали вполне внятное: «Еб твою…». Сказано было негромко, но с душой. «Ну, ладно…» – удовлетворенно подумал и как-то внутренне встряхнулся Чанов. А Кафтанов ухом не повел. Во всех ангарах все было в равной степени грандиозно и чисто. «Разные цвета касок скорее всего имеют принципиальное значение, а вот люди – вряд ли, – подумал Чанов. – Впрочем, это ведь как в хоре – качество голосов отдельных исполнителей не столь важно, главное – стройность, гармония, когда каждый слышит себя и всех… А каски – опознавательные знаки, желтые для дискантов, синие для басов… У нас белые. Мы – гости». Через час экскурсия вошла в просторный скоростной лифт, и он с легким свистом понесся в недра Юры. Уши заложило. «Лечу мимо геологических слоев, где жили динозавры…» – успел серьезно подумать Кузьма, вспомнив Пашу Асланяна… Приехали. Экскурсия двинулась по длинному, экономно подсвеченному коридору без дверей, вполне инфернальному, что не помешало Чанову думать попросту, утешительно и здраво, в ритме дыхания и ходьбы: «Никогда и никуда живой человек, пока жив, из себя не выскочит. Какие бы сверхчеловеческие задачи ни осуществлял. Мужик отвертку уронил – огорчился и своему личному детектору-руке сказал, что о нем (о ней) думает… Вот оно – истинное, человеческое отношение к технологии… Но информация – это действительно серьезно… Булгаков проговорился: «рукописи не горят». Информация – не горит, она остается, перетекает, ветвится… Вот бы о чем с Кайо побеседовать… А этот ГРИД, это РЕШЕТО… страшно?.. Вот бабушка Тася всю жизнь муку сеяла решетом, «гридом» вашим… А русское слово «решать» – не от решета ли?! Все эти суперкомпьютеры и гигантские детекторы – пальцем сделаны, как и бабушкино решето. По образу и подобию. Старая затея…». Кузьма сейчас же увидел живые бабушкины руки в веснушках, вздохнул поглубже, и на выдохе из него выскочило: остальное – туфта.