– Тогда зачем это? Зачем вам утечка информации?

Она рассмеялась.

– Да какой информации – сколько раз в день я мою руки? Что надеваю к бирюзовым туфлям? Кто подбирает по дворцу шерсть нашей старой кошки? Что? Нам не жалко, а Фениксу так спокойнее. А чем спокойнее птички, тем спокойнее нам. Мысль о том, что их шпион свободно разгуливает по цитадели врага, греет им душу, а теплые они не так опасны.

– Думаешь, они долго будут кормиться моей чепухой? Пока они не принуждали меня к рискованным вылазкам, но их терпение может закончиться.

– И что? Ванда, не думай, что за твоей спиной мы проводим заседания какого-нибудь Серого Совета, плетем паутину интриг, закусив язык, рисуем планы вторжения, запивая тягучую ненависть кровью имперских младенцев. Все два грамма наших Страшных Секретов спрятаны где-то на кончике кошачьего хвоста – и я знаю о них не больше, чем ты. Я и не стремлюсь дергать тигра за хвост, мне это не интересно.

Оми легла на спину, положив голову мне на колени. Белые волосы свесились в воду, и поток играл ими, словно колышущимися на ветру колосками. Она повернула голову, выдыхая в сторону очередное облако золотой пыльцы, потом заворочалась, пуская круги по бегущей воде. Ее ровное дыхание щекотало мне живот.

– Ванда, не думай, что я позвала тебя сюда только для того, чтобы дать Фениксу поклевать успокоительного.

Я попыталась выпустить кольцо, но ничего не вышло – дым выплыл изо рта расплывающимся ворохом грязного белья. Сколько всего ты не сказала мне, Оми? Сколько мы обе не говорили друг другу?

– Ты думала, что будет с твоей планетой, если мутация обнаружится?

Я пожала плечами.

– Феникс давно в курсе. Но только высшие чины знают, что это правда. Остальные слышали об этом на уровне неподтвержденных слухов. Они не верят. Разведка не допустит утечки информации, но если кто-то решит улететь с Флоры, пройдет генный анализ, делу дадут ход раньше, чем это заметит Феникс… Если информация дойдет до открытых источников, а официальное опровержение запоздает или не даст результатов… Толпа не любит мутантов, благородные граждане Империи не захотят иметь под боком планету непонятных существ, способных убить их прикосновением белого корешка. И им плевать, что человек и без всяких мутаций способен на то же самое, их испугает то, что их убьют не «нормально» – металлом, плазмой, сверхгравитацией, а так «ужасно» – коснувшись какой-то непонятной дрянью, вырастающей прямо из тела. Геноцид, митинги, открытые письма Совету… Гадко будет.

– Если я предложу протекторат, ты сможешь договориться с остальными?

– Им плевать – что они будут в составе Империи, что примкнут к Красному Миру. У нас люди не рвутся к звездам и не интересуются тем, что происходит не на Флоре.

– Так ты сможешь?

– Да. Зачем тебе это, Оми?

– Ты прекрасно показала, что дети сангре – отличные ребята. Почему не принять в семью целую планету отличных ребят?

– Хочешь пополнить оранжерею?

– Ванда, чем я дала тебе повод?..

Я замолчала. Нечаянно дохнула дымом ей в лицо, и принцесса зажмурилась.

– Ты дашь протекторат Флоре?

– Как только появится возможность – да. До коронации еще восемь лет – вряд ли что-то получится сделать раньше.

Она затянулась последний раз и выбросила мундштук вниз.

– Все лишнее – вон…

Я всматривалась в темноту. До боли. Притворно пытаясь что-то разглядеть. Или наоборот – изо всех сил стараясь не видеть чего-то.

– Оми, если бы я не бросила писать рапорты, ты бы так ни черта бы мне и не рассказала? Я два с половиной месяца схожу с ума…

Она села, обернулась ко мне, потом придвинулась вплотную. Я смотрела на миниатюрные волны, натыкающиеся на ее тонкие пальцы. Ее лицо было совсем близко.

– Прости… Вот за это – прости.

Я всхлипнула.

– Ты…

Она молчала, а меня трясло все больше. Сорвалась. От простенькой мысли сорвалась – что больше не надо врать. Что нет никакого Балкона Предателей, не было никогда, и меня там не будет. Я так и твердила это про себя: «Не дождетесь меня там», раскачивалась взад-вперед, как мелкий маятник…

– Простишь?

Куда я денусь? Пальцы дрожали, мундштук упал в воду и его поволокло к краю. Я губы кусала – все пыталась сдержаться, но знаешь, Фло, ничего не вышло. Захлестнуло и поволокло к краю… В общем, не буду врать, что решилась, – черта с два я решилась. Просто как-то качнуло меня вперед… Думала, она выскользнет, но она только отшатнулась немного, задержала дыхание. И глаза… словно витражи разбились – перестали в них мелькать эти кадры следующих секунд. Наверное, единственное мгновение во всей ее жизни, когда она растерялась, упала в «здесь и сейчас». И я попыталась снова – не спрашивай, как мне хватило наглости. Просто сделала и все. Она не шелохнулась. Секунда, две, три… они лопались прямо на языке. А потом она ответила. Робко, поначалу – робко. Я нашла в воде ее ладонь, сжала, будто боялась потерять ее в темноте.

Все вышло так скомканно, сорванная одежда, поцелуи, лопающиеся, как хрустальные вазы, звонко и влажно. Помню мелкие волны, разбегающиеся от пальцев. Помню, как вдруг перестала дрожать, считала ожоги от ее губ на своих плечах. И когда вспоминаю сейчас – кожа вспыхивает снова, словно на плечи падают мягкие угольки.

Знаешь, каково это, когда вся ты – только кончик языка и горячие подушечки пальцев, но на них можно удержать весь мир, одним нежным касанием, как подтолкнуть в небо воздушный шарик или отпустить птиц – они срываются с кончиков пальцев сотнями, каждое мгновение, а ты слышишь шепот их крыльев…

Я выпустила корни прямо в ее ладонь, опрокинула ее, потянулась под кожей, пробираясь все дальше и дальше, пока не услышала, как бьется ее сердце – так явно, будто оно билось в моей груди. Чувствовать, как пульсирует ее кровь, как напрягаются мышцы, от тех волн, что ты пускаешь по ее телу, – каково это, Фло, ты знаешь? А потом… словно вода рывком затопляет веранду, поднимается все выше – живот, потом грудь и вот уже обжигает шею и мочки ушей, потом вспыхивают щеки, и ты никак не можешь надышаться, понимая, что через мгновенье эта волна захлестнет тебя с головой.

Наверное, Фло, я пропала, когда впервые посмотрела в эти глаза. Весь океан Ци-Шимы – он там. Поэтому всегда чуточку страшно – смотреться в этот ультрамарин. Вся бесконечная вселенная выглядит фальшивой абстракцией, ярмарочной мишурой по сравнению с ними, с настоящей бесконечностью. Становится не по себе и хочется поскорее забраться в скафандр, а лучше взять парусник и нырнуть туда, в эти глаза, ведь там не меньше сотни галактик, мириады миров, главное – набраться терпения и долететь до них. Там живут люди, за тонкой блестящей пленкой, за занавесом радужки, за отражением твоего собственного испуганного лица – они там. Миллиарды похожих и непохожих на нас, но все они неизменно прекрасны и мудры, и в это тоже безоговорочно веришь, смотришь в ее глаза, дрожишь на пороге синей бесконечности, плачешь, да, похоже, плачешь… И это почему-то хорошо. Главное зажмуриться посильнее и прижаться к ее плечу.