— Вот, — она упорно не называла Эми по имени, — можешь ему отнести.

Эми взяла миску и вышла из кухни. В коридоре она принюхалась к сосискам. Удивившись странному запаху, она отщипнула кусочек и сразу выплюнула. Это были кошачьи палочки.

— Отец? — сказала она в темноту чулана.

Из-под тряпья высунулась лохматая, еще не седая голова на бычьей шее. Затем послышалась возня, и вдруг зажегся неяркий свет. Старик втянул носом воздух, словно не доверяя собственным глазам.

— А, это ты.

Он свесил ноги в толстых шерстяных носках, из-под задравшейся штанины выглядывали кальсоны с начесом. Кофта домашней вязки была застегнута на все пуговицы. Старик поежился и спросил:

— Где одеяло?

— Принести? — на всякий случай уточнила Эми.

Старик шумно завозился, переживая, вероятно, глубоко въевшуюся обиду.

— Принести!.. — заворчал он себе под нос. — Каждый день прошу. Одеяло ей жалко!

Эми решила покончить с недоразумением:

— Отец, вы меня не узнаете? Это я, Эми.

— Назовись хоть римским папой, лучше от этого не станешь. Ты мне зубы-то не заговаривай, поесть принесла?

Эми неуверенно протянула ему миску. Старик съел пару ложек затирухи, взял пальцами сосиску и целиком запихал в рот. Эми отвернулась.

— Хлебушка не дашь? — попросил он.

Она подняла с пола кусок хлеба и, стараясь не смотреть, положила ему на колени. Старик шумно ел, старательно выскребая все из миски. Про Эми он, казалось, забыл. Но вот, глянув на нее исподлобья и убедившись, что она смотрит в другую сторону, он с неожиданной проворностью достал из-за сундука фляжку и приложился к ней, а затем так же быстро сунул ее обратно. Вытерев рот рукавом, он вздохнул:

— Нос от меня воротишь. Небось, когда мать была жива, не видно тебя было и не слышно. Расхрабрилась.

— Я пойду, отец?

— Миску возьми. И вторую. Эх, Эльжбета, Эльжбета…

Эми вышла в коридор и прислонилась к стене. Голова кружилась.

— Дрянь, ах, какая же ты дрянь, — повторила она несколько раз.

Из кухни долетали взрывы смеха. Она поставила на пол грязные миски и повернула в сторону прихожей.

Услышав, как во дворе хлопнула дверца машины, Эльжбета бросилась к окну.

— Уезжает! — она захлопала в ладоши. — Уезжает… уезжает… — пела она на разные лады.

Эмили тоже подошла к окну. "Ситроен" скрылся из виду.

Девочка словно с цепи сорвалась. Она с гиканьем промчалась по дому и с разбегу повалилась на родительскую кровать, где были разложены разные свертки в красивой упаковке. Она разорвала один и повертела в руках мужскую кофту; она была ей до пят. В другом свертке обнаружила шоколадные конфеты и тут же засунула в рот целую пригоршню. Потом заметила замшевую сумочку и все из нее вытряхнула. Вот то, о чем она мечтала! Косметичка! Она схватила черный карандаш, румяна, тени для век и, повернувшись к зеркалу, принялась энергичными мазками превращать себя в роковую женщину.

— Давай я тебя научу, — предложила Эмили и потянулась к карандашу.

— Я сама! — завопила девочка.

На ее крики выполз из чулана старик, прошаркал в спальню и близоруко уставился на размалеванную Эльжбету. Та не только не смутилась, но, наоборот, страшно обрадовалась. Игра принимала новый оборот.

— Маркиз? — воскликнула она с притворным изумлением. — Вы ли это? Как вы посмели явиться к даме в таком виде?

Виляя бедрами, Эльжбета приблизилась к отцу. Она рассчитывала двумя пальцами, с этакой светской небрежностью, стащить с него засаленную верхнюю кофту. Старик перехватил руку и оттолкнул Эльжбету с такой силой, что она отлетела в угол. Дама озверела. Она юлой завертелась вокруг отца, норовя ущипнуть побольнее. Его неповоротливость развеселила Эмили. Подкравшись незаметно, она дернула за конец ремешка, которым отец был опоясан. Старик охнул и едва успел подхватить штаны. Это их еще сильнее раззадорило. Нападая с разных сторон, они сдергивали с него то одну вещь, то другую, словно перья ощипывали, и не успокоились, пока не открыли его наготы. И тогда он позорно бежал в свой чулан, на ходу подтягивая кальсоны, а торжествующая Эльжбета помчалась следом и заперла его на ключ.

Теперь им никто не мешал. Они влезли на стол в большой комнате и стали на нем отплясывать. Вдруг Эльжбета что-то вспомнила, осторожно сползла на пол и с криком "Я сейчас!" кинулась в детскую. Оттуда она примчалась с шарманкой. Она начала крутить ручку — заиграл польский гимн в ритме паваны. Тотчас включившись в игру, Эмили медленно поплыла из конца в конец длинного стола. Девочка быстрее закрутила ручку, и павана сменилась веселой полькой. А завершилось бешеным канканом.

Потом они в изнеможении лежали в спальне, дымя в свое удовольствие. Вообще-то удовольствие получала одна Эмили, а Эльжбета давилась табачным дымом и выкатывала глаза.

— Эх, винца бы еще… — вздохнула Эмили.

— Так я принесу! — тут же откликнулась Эльжбета, неизвестно чему больше обрадовавшись, — возможности услужить или избавиться от этой ужасной сигареты. Бутыль домашнего вина была у нее припрятана в надежном месте, чтобы старик не разнюхал. В кухне ей пришла в голову мысль достать из буфета старинные бокалы, считавшиеся неприкосновенными. В следующую секунду Эмили услыхала взрыв и звон стекла.

— У маман был бы обморок, — с сигаретным дымом выдохнула она.

В дверях появилась Эльжбета, в одной руке держа бокалы, а другой прижимая к сердцу двухлитровую бутыль.

— Теперь тут все мое. Что хочу, то и делаю.

— Мое, верно, — согласилась Эмили. — За это и выпьем!

Они выпили за это и за многое другое, так что девочка совсем захмелела. Печенье было разбросано по всей постели, на подушке появилось ярко-красное пятно. Эльжбета лежала и думала, что, вероятно, так или примерно так проводят время падшие женщины. От этой мысли голова у нее совсем пошла кругом.

— Что он там бормочет? — спросила Эмили.

— Кто? — не поняла девочка.

— Да этот, — Эмили неопределенно махнула рукой.

— Хо-о-о-лодно ему! — протянула девочка с издевкой. — А мне было не холодно, когда он запирал меня в чулан босую!

— Вот именно.

— Я там трясусь, как цуцик, а ему хоть бы хны…

— "Пусть, говорит, поплачет, авось поумнеет", — вставила Эмили, еще не забывшая отцовской присказки, которой он пресекал любую попытку матери вступиться за дочь.

— Ага, — Эльжбета перевернулась на живот. — Может, сам поумнеет на старости лет. Гляди, какой блокнотик!

Эмили взяла у нее из рук маленькую книжечку в сафьяновом переплете, выпавшую из сумочки. Имена, номера.

— Телефоны ее хахалей, — она подмигнула девочке с таким видом, будто ни к ней самой, ни к Эльжбете все это не имело отношения.

— Позвоним? — та мгновенно оживилась и побежала в прихожую за аппаратом. Шнур был достаточно длинный, чтобы