сколоченное деревянное распятие, украшенное бумажными лилиями и полосками фольги. Одно окно было зашторено, на двух других опущены решетки.

Эми посигналила. Дом молчал.

— Подождешь здесь?

Эмили равнодушно повела плечами и принялась крутить ручку приемника. Эми поднялась на крыльцо и, секунду поколебавшись, вошла в открытую дверь. В передней было довольно темно. Она не успела сделать и трех шагов, как на стене оглушительно зазвонил телефон. Справившись с первым испугом, она стала ждать, что кто-нибудь в доме откликнется на звонки, но тишина была мертвая. Наконец она не выдержала и сняла трубку.

— Алло?

— Алло?

— Ну как доехали? Совсем, наверно, жара замучила?

— Макс? — она опешила. — Как ты узнал, что я здесь? Я только что…

— Уехала, не попрощалась, — прервал ее насмешливый голос.

— Кто тебе дал этот телефон?

— Эльжбета.

— Кто?!

Мембрана загудела от хохота.

— Да, старушка, ты, кажется, совсем ку-ку. Ладно, еще поговорим. Привет там всем. Эмили, Эльжбете… У вас, я чувствую, хорошая компания подбирается! — Макс хмыкнул, а затем послышались гудки отбоя.

Эми повесила трубку, секунду постояла и направилась в столовую. Свет сюда проникал сквозь решетки на окнах. Она обошла комнату, трогая знакомые вещи: грузный, широкий в бедрах буфет с выщербленной верхней филенкой, длинный стол, словно нарочно поставленный так, чтобы мешать проходу, стулья в самодельных чехлах, шкаф с гуляющей створкой, которую удерживал вчетверо сложенный листок бумаги. Эми потянула за ручку — листок выпал. Она развернула его и прочла: "Я вам всем покажу!" Сложив листок, она закрепила створку в прежнем положении. Тишина давила. Эми подставила стул к стене, чтобы запустить маятник часов. Сверилась со своими наручными — 8 вечера.

В спальне она подобрала широкую резинку, какой пользуются женщины, чтобы не сползали чулки. Что-то в этой резинке ее смущало. Она повертела ее в руках и бросила. Кровать была не застелена, постельное белье несвежее. Проходя мимо трюмо, она машинально посмотрелась в зеркало и не увидела своего отражения. Это ее не столько даже испугало, сколько озадачило.

Не заходя в кухню, где привычно капала вода из крана, она дошла до конца коридора и остановилась на пороге детской. Все здесь было чужим: тряпичные куклы, почему-то стоящие на коленях, деревянная люлька, дневник. Она попыталась прочесть в темноте несколько строк, как вдруг поймала на себе взгляд двух немигающих глаз и отшатнулась. Сообразив, что это, наверное, кошка, она закричала ей:

— Пошла! А ну, пошла отсюда!

Та не пошевелилась, и Эми стало еще больше не по себе. Она бросила дневник, повернулась и быстро пошла обратно, чувствуя спиной этот холодный взгляд. Эмили курила в машине, отбивая музыкальные такты ладонью.

— Ну что? — спросила она.

— Выгружаемся, — только и сказала Эми.

С сумками в обеих руках Эмили первая поднялась по ступенькам, и тут ей навстречу метнулось какое-то существо и вцепилось в нее мертвой хваткой.

— Душенька моя приехала! Моя самая-самая!

— Пусти, Эльжбета, ты меня задушишь.

— Не пущу, не пущу, не пущу…

— Вот бешеная, — засмеялась Эмили и с трудом разжала пухлые руки.

Они вошли в дом. На Эми девочка даже не взглянула.

— А где отец? — спросила Эми.

Девочка махнула рукой в сторону чулана. Трудно сказать, чего в этом жесте было больше, брезгливости или безразличия. Эльжбета сразу потащила свою гостью в детскую. Эми заглянула в чулан. Когда ее глаза привыкли к темноте, она разглядела большой сундук с наваленной на него грудой тряпья. На полу стояла миска с объедками, рядом валялся кусок хлеба. Пахло псиной. Эми показалось, что груда тряпья зашевелилась.

В столовой она подняла решетки на окнах, и все стало еще непригляднее: давно не крашенный пол, вылинявшие занавески. Эми хотела выложить подарки, но стол, как и все вокруг, покрывал слой пыли. Она разыскала таз, переоделась в легкий халатик. Мыть полы она начала с коридора, где было лучше слышно, что происходит в детской.

— Надевай, — торопила старшую Эльжбета. — Я его сразу спрятала, когда ты уехала. Видишь? Как новенькое!

Немного смущаясь, Эмили сняла парижское платье и надела свое девичье, трехлетней давности. Оно было ей слишком свободно, но восторженная Эльжбета этого не замечала.

— А можно я твое примерю? — попросила она.

— Конечно, можно.

Толстая Эльжбета втянула живот, задержала дыхание и кое-как влезла в платье.

— Гляди, гляди! — торжествовала она. — Как раз! Оно мне идет, правда?

— Правда. Ты его поноси, если хочешь.

— Можно, да? — застигнув Эмили врасплох, она повисла у нее на шее, как бульдожка.

Потом она принесла свою шкатулку с драгоценностями. Здесь были две перламутровые пуговички и непарная сережка с фионитом, заколки для волос и даже камея с едва узнаваемым женским профилем. Они сидели на кровати, раскладывая это богатство, когда Эльжбета вдруг спросила:

— А она надолго приехала?

Эмили пожала плечами.

— И чего притащилась, никто ее не звал. Начнет тут командовать. А давай… — с горящими глазами девочка быстро зашептала ей на ухо.

— Фу, — Эмили легонько оттолкнула ее от себя и как-то гадко засмеялась.

— А у тебя в Париже дом? — спросила Эльжбета.

— Ага, дворец.

— Хоть одним глазком поглядеть. А делаешь ты что?

— Танцую.

— Голая?

Эмили внимательно на нее посмотрела, но не увидела в глазах девочки ничего, кроме жгучего интереса.

— А ты как думаешь?

— Голая! — выпалила та в порыве восторга.

— Ты бы хотела так танцевать?

Девочка разгладила лоскутное одеяло и в свою очередь спросила:

— А с кем ты будешь спать? Со мной или с ней?

— Хм. Об этом я как-то не подумала.

— Значит, со мной, — сказала Эльжбета, как отрезала. — Чай будешь? — И, не дожидаясь ответа, потащила за собой подружку.

На кухне Эми оттирала песком закопченные кастрюли. Стол, покрытый чистой скатертью, был сервирован для легкого ужина. Заварной чайник томился под ватным клобучком.

— Что я тебе говорила! — возмутилась девочка, обращаясь к Эмили. Потом, как взрослая уперев руки в бока, встала у Эми за спиной и с вызовом бросила: — Сами как-нибудь отскребем. Тоже мне, чистюля!

— Все готово, — миролюбиво сказала Эми, ставя кастрюлю в раковину. — Садимся?

— Я жутко голодная, — призналась Эмили, на ходу отправляя в рот ломтик сыра.

— Ты садись здесь, я здесь, а она сядет там, — командовала девочка, говоря об Эми в третьем лице.

— А отец?

— Потом, — отмахнулась она. Подождав, когда все расселись по своим местам, она сложила перед собой ладони, вполголоса прочла молитву по-польски и сразу набросилась на пирожные.

За ужином Эмили избегала встречаться глазами с Эми. Молчание, тягостное для взрослых, девочку ничуть не смущало. В одиночку прикончив коробку птифуров, она достала из холодильника открытую банку, разогрела на сковородке три сосиски с какой-то затирухой и