Вот и на этот раз Федор Воронец говорил всем и всюду, что великий князь слишком недальновиден, пытаясь мечом разрешать любые затруднения с соседними князьями. «Дмитрий стремится разговаривать с соседями как могущественный правитель, не сознавая, что былого могущества у него уже нет, — молвил Федор Воронец. — Дмитрий ныне такой же данник Тохтамыша, как рязанский, пронский, тверской и прочие князья».

Полки Симеона и Василия Кирдяпы приблизились к Нижнему Новгороду и восемь дней простояли под его стенами. Наконец Борис Константинович запросил мира и отступился от нижегородского стола. В Нижнем Новгороде вокняжился Василий Кирдяпа. Борис вернулся в Городец-на-Волге.

Трещина в отношениях между Дмитрием и Владимиром со временем стала только расширяться. Отправляясь в поход на Новгород, Дмитрий впервые не позвал Владимира с собой. Впрочем, до открытого сражения с новгородцами у великого князя так и не дошло. Буйные головы в Новгороде вовремя одумались и заплатили Дмитрию щедрое отступное, также выдав предводителей ватаги ушкуйников, пограбивших Кострому.

Борис Константинович между тем отправил гонца в Сарай с жалобой на московского князя и на племянников, которые изгнали его из Нижнего Новгорода, по сути дела, вопреки ханской воле. Ведь Василий Кирдяпа сел на нижегородский стол без ханского ярлыка. Борису Константиновичу хотелось вызвать раздражение в Орде действиями московского князя, без поддержки которого его племянники не выступили бы в поход на него. Однако в ту пору Тохтамыша не оказалось в Сарае, он воевал за Кавказскими горами, затеяв распрю со своим бывшим покровителем Тимуром из-за Азербайджана. Эта война с Тимуром надолго отвлекла внимание Тохтамыша от Руси.

* * *

Владимир теперь почти постоянно жил в своем заново отстроенном московском тереме, лишь изредка наведываясь в Серпухов и Боровск, где у него тоже имелись подворья. В приданных к его владениям по воле великого князя Галиче, Верее и Дмитрове Владимир посадил наместниками преданных ему бояр. Владея третью всех ежегодных доходов, собираемых с податного населения Московского княжества, Владимир был самым богатым и могущественным человеком после Дмитрия Донского.

С некоторых пор в окружении Владимира стало появляться все больше бояр, которые по разным причинам оказались в опале у великого князя. В последнее время Дмитрий Иванович стал очень подозрительным и падким на гнев. За всякое инакомыслие или за слово, брошенное невпопад, он мог накричать на любого из своих приближенных, а то и сослать куда-нибудь с глаз долой. Кто-то из вельмож сам покидал великокняжескую свиту, не желая терпеть оскорблений в свой адрес. Владимир, как и Дмитрий, занимался восстановлением Москвы, обустройством беженцев-смердов, возвращавшихся из дальних краев к родным пепелищам, сбором ежегодного «ордынского выхода»… Забот было много, поэтому всем имовитым мужам, искавшим у него покровительства, Владимир находил достойное и полезное дело.

Однажды зимой вскоре после похода московских полков на Новгород в гости к Владимиру зашел Федор Воронец. И хотя боярин сказал Владимиру, что заглянул к нему просто так, это было неправдой, исходя из тех речей, какие он повел с ним.

— Дмитрий-то опять занедужил, — как бы между прочим заметил Федор Воронец, сидя на широкой скамье и то и дело прикладываясь к серебряному кубку с медовой сытой. — Лекарь Джакомо от него не отходит ни на шаг. Полнеть начал сильно великий князь, одышка и телесная немочь его донимают. Раньше-то Дмитрий в седло птицей взлетал, а теперь с помощью слуг кое-как на коня влезает. Куда уж такому воителю в походы ходить!

— Я слышал, Юрий тоже хворает, племяш мой, — сказал Владимир, сидя у стола, застеленного длинной белой скатертью. — Так ли?

Юрием звали второго по старшинству сына великого князя.

— Юрка тоже с постели не встает уже третий день, — проговорил Федор Воронец, качая своей густой черной бородой. — Хилым он растет, что и говорить. Ныне ему восемь лет, а доживет ли до девяти годков, Бог ведает.

На столе горели три свечи, вставленные в бронзовый поставец, их желтый теплый свет озарял узкий стол, скамьи вдоль бревенчатых стен, завешанных восточными коврами, три небольших квадратных окна, за которыми синели февральские сумерки. В массивной потолочной балке торчали два железных крюка для подвесных масляных ламп.

В переднем углу стоял большой сундук, обитый медными полосами. На его широкой крышке лежали медвежья шуба, шапка и рукавицы, брошенные туда Федором Воронцом, вошедшим с мороза в тепло.

Придвинувшись к столу, боярин заглянул в раскрытую книгу, лежащую перед Владимиром. Это был труд Плутарха, переведенный с греческого языка на русский. Владимир как раз читал жизнеописание Гая Юлия Цезаря, когда его потревожил этот поздний гость.

— Полезное чтиво, княже, — обронил Федор Воронец, вновь опустившись на скамью. — Всякий человек, знающий себе цену, на примере Цезаря может извлечь для себя полезный урок.

— Это ты к чему, боярин? — спросил Владимир, снимая нагар с одной из свеч.

— Да к тому, княже, что коль умрет Дмитрий Иванович, то тебе надо власть брать, — ответил Федор Воронец, чуть понизив голос. — Я слышал краем уха, что великий князь уже завещание составил, где назвал своим преемником не тебя, а старшего сына Василия. И это несмотря на то, что Василий сидит заложником в Орде. Но даже если татары отпустят Василия на Русь, какой из него великий князь? — Федор Воронец презрительно скривил свой крупный рот. — Василию всего-то пятнадцать лет! Чему научило Василия долгое пребывание в Орде? Пресмыканию перед татарами, вот чему. Разве такой князь нужен московлянам?

Допив медовую сыту, Федор Воронец поставил опорожненный кубок на стол и утер ладонью свои пышные усы.

— Вот ты вполне годишься в великие князья! — продолжил боярин, заговорщически подмигнув Владимиру. — Ты силен и крепок, в ратном деле весьма опытен. Сколь битв с татарами ты прошел, княже, и ни разу разбит не был. Даже Тохтамышу от тебя досталось, конницу его дружина твоя посекла у Волока Ламского и под Звенигородом!

— Незачем Дмитрия раньше времени хоронить, боярин, — хмуро проговорил Владимир. — Джакомо дело свое знает, он поставит моего брата на ноги.

— Да не в этом дело, князь! — поморщился Федор Воронец. — Оклемается Дмитрий — и ладно. Я к тому веду, что тебе нужно как-то уговорить Дмитрия изменить завещание. Пусть Дмитрий поступает по нашему исконному обычаю. Пусть он объявит своим преемником тебя, а не своего старшего сына.

Владимир слегка вздрогнул: его самого одолевали те же мысли!

Он промолвил, не глядя на своего гостя:

— Вряд ли Дмитрий добровольно пойдет на это. Он же во всех делах своих берет пример со своего деда Ивана Калиты.

— Стало быть, надо силой склонить Дмитрия к этому, княже, — суровым непреклонным голосом произнес Федор Воронец. — Слава Богу, дружина у тебя сильная. Да и многие московские бояре за тобой пойдут. Решайся, князь! У тебя же прозвище Храбрый.

Федор Воронец ушел, наполнив сердце Владимира сильным волнением и тревогой, взбудоражив его мысли. И впрямь, доколе Владимиру в подручных ходить?