О чём я! Здесь музыка не привычная мелодия, а шум прибоя. Воды, морской пены, легкости, свободы.

— Беседы за готовкой ненавижу. Присаживайся за стол, скоро будем ужинать. — Не оборачиваясь, бросает Денис.

Он что-то мешает в сковородке и так умело всем орудует, что любая хозяйка позавидует.

Расслабленный, спокойный. Но далекий. Да, я нашла это слово. Далекий. Добрый, внимательный, по-своему справедливый, но далекий.

Но почему? Раньше тоже было так?

Или я это только сейчас начала замечать? Его замечать?

За всеми злоключениями, переживаниями, новыми замечаниями упустила момент, когда намокший бинтик начал досаждать. Запястье неприятно холодило, притягивая ещё больший озноб. В квартире действительно было прохладно, зябко до мурашек.

Я прошла к столу, выдвинула стул и присела. Не велено разговаривать, ну и фиг с ним. Мне и в молчании нормально живется.

Планировала отказаться от ужина, но всё так вкусно пахло, что от прежней уверенности почти ничего не осталось. Наверное, скажет, что и за ужином не беседуют, еда — это же святое.

— Десять минут нужно подождать. — Сказал Денис, закрыл сковородку крышкой и развернулся ко мне.

Увидел, что я тереблю в руках размотавшийся бинт, откуда-то из своей аптечки достал новый и, распаковывая его, подошёл ко мне. Присел на корточки, мягко взял мою руку, посмотрел на распухший от влаги след.

Обычно я не смотрю на него, даже не знаю, заживает или нет, может уже и перевязывать не нужно. Но сейчас мы вместе с Денисом смотрим на этот след чужой расправы.

— Кто это сделал? — Повторил тот свой вопрос.

— Сама. — Не хочу ни жаловаться, ни ябедничать, ни откровенничать.

— К чему эти тайны? — Поднимает свои глаза и впервые за всё время после своего возвращения смотрит на меня без спокойной стужи.

— Какая разница, кто. Сама виновата!

— Мия… — Голос становится тише, предупредительнее.

— Ты всё равно будешь смотреть на меня, как на провинившуюся. Поэтому опустим этот момент. Что там дальше по плану в этом твоём «говорить»? — Пытаюсь вырвать запястье из его рук, но Денис не отпускает.

Ничего мне не отвечает, только губы стягивает в тонкую сердитую линию. Не спокойствие и то ладно. Уже что-то…

— Нельзя выгораживать того, кто причинил боль. Он может подумать, что ему всё сошло с рук. — Прерывает молчание шёпотом.

— Я сама. Надоело всё, припекло, вот и резанула. — Таким же шёпотом, только с налётом злости и раздражения, отвечаю я.

— Ты не выглядишь, как человек, желающий расстаться с жизнью. — Опять поднимает свой взгляд на меня.

— Откуда тебе знать? В фильмах не всегда показывают правду! — Чувствую, как губы кривятся в ядовитой улыбке.

Денис на секунду опускает голову, выдыхает, потом вновь его глаза смотрят в мои. Да так, будто глубоко-глубоко пробраться хотят. Пристыдить, наверное. В очередной раз. Ну давайте, что уж!

Мельком понимаю, что веду себя неправильно, как маленькая обиженная девчонка, которую дернули за косичку, но остановиться почему-то не могу.

— Моя мама наглоталась таблеток, еле спасли. Дед спас. Меня рядом не было, я узнал и увидел только сегодня. Узнал и увидел, как выглядит человек, готовый на любой исход.

Меня пронзает. Насквозь. Рубина?! В груди застывает вдох. Рубина…

— Давай поедем к ней? Поговорить мы ещё успеем… — Срываюсь на самый приглушенный шёпот, какой только можно выдавить на выдохе.

— Прогнала… — Слегка мотает головой. Отвечает и на свои мысли, и на мой вопрос.

Я не знаю, что говорить, что мыслить. Как помочь, поддержать. Не знаю. Все слова становятся такими незначимыми, такими бесполезными, поверхностными.

На глазах наворачиваются слёзы, как-то так быстро, что не успеваю их сморгнуть. Но я не хочу, чтобы Денис подумал, что мне его жалко. Нет. Нет. Нет. Жалость заслуживают слабые. Он не такой.

Поэтому я просто обнимаю его. Медленно соскальзываю со стула, чтобы быть не петлей на шее, а поддержкой.

Обнимаю крепко. Так, как когда-то маму. Да, я тоже видела, как выглядит человек, готовый на любой исход. Обняла так, как хотела, чтобы обняли тогда меня. Пусть даже ненавистный одноклассник, пусть даже незнакомец. Хоть кто-нибудь…

Чувствую, как спину обжигают горячие руки Дениса. Он обнял в ответ. Так же крепко. Нет, крепче, чем я. Сейчас можно, сейчас нужно так. Только так!

— Я совершила ошибку, ушла. Они прогоняют, но подсознательно не хотят оставаться одни. Хотят чувствовать родного даже через стену. Пойдём. — Я уже не спрашиваю, не уговариваю, все чувства подсказывают мне, что Денис согласится. Не потому, что должен быть с мамой, а потому что хочет.

— Отец приказал меня к ней не пускать. — Отвечает чуть слышно, но я улавливаю.

— Значит пустят меня.

Не знаю, откуда во мне появилась уверенность хоть в чём-то. Я впервые в такой ситуации, когда нужно помочь другому, пережить с другим, пройти вместе с ним. Но страха нет. Ничего нет, кроме уверенности, что мы должны поехать к Рубине. Лиле…

И я оказалась права. Дениса уговаривать не пришлось. Он собрался быстрее, но меня не торопил. Сказал лишь, что я могу не снимать костюм.

Мне стало так стыдно за все мои слова, поступки, взгляды. Как я не смогла вспомнить, что спокойствие бывает разным. Что иногда только неимоверная сдержанность и позволяет дышать.

Мы одевались молча. Квартиру покидали тоже молча. Молчали и в такси, хотя водитель на этот раз был не прочь разнообразить свой вечер ничего незначащими разговорами. Но я мотнула головой, показывая ему, что не стоит, и он тоже замолчал.

Ехать до клиники предстоит полчаса. То, что Рубина не в простой больнице, я догадалась сама, но вот то, что путь наш лежит за город, узнала от навигатора. Но плюс в этом есть, несомненный: есть время придумать, как мне, не родственнице, не знакомой, попасть в палату к Рубине. Как?

На этот раз мы с Денисом сидели вместе. Нужно бы разузнать побольше. О Рубине, о её жизни, о случившемся. Это логично, это быть во всеоружии. Но в жизни не всегда всё логично, правильно. Абсурд и хаос заправляют многим. Пусть сегодня именно они мне помогут. Потому что я очень хочу помочь Денису Соломонову!

Я посмотрела на него, опять внешне расслаблен, спокоен. Голову откинул на подголовник, глаза прикрыл. Грудь вздымается мерно. Руки не скованы, кулаками не выделяются, спокойно лежать на коленях.

Как же я хочу, чтобы твоё спокойствие не жалило тебя изнутри. Как же я этого хочу, Денис…

Не представляю, чего ему стоило признаться. Ему! Скрытному, по-особенному диковатому, а по сути — недоверчивому. Признаться так, как признался он. Не для жалости, не для сочувствия, а просто «в продолжение диалога». И от этого стало жутко, руки непроизвольно дёрнулись, но я успела сцепить их в замок.