Пренебрежение экспортной дисциплиной стало первой его ошибкой – последствия этого почти сразу выплыли на поверхность. Чтобы профинансировать программу инвестиций, малайзийское правительство увеличило внешний долг страны с 10 % ВВП в 1980 г. до 38 % в 1986 г.{291} Но, в отличие от Южной Кореи, доходы Малайзии от экспорта промышленных товаров росли медленно. Это не только привело к возникновению острой нехватки денег на обслуживание внешнего долга, но и поставило Махатхира перед необходимостью принимать серьезные решения по инвестициям, не располагая ключевой информацией о состоянии дел на внешних рынках, доступной Пак Чон Хи. Вместо того чтобы оценивать деятельность предприятий по их успехам в экспорте, он доверял собственным суждениям о тех фирмах и бизнесменах, которых поддерживал. Махатхир пытался быть умнее рынка.

Другое отличие от южнокорейского опыта заключалось в том, что Махатхир редко привлекал частный сектор к управлению государственными инвестициями в промышленность и не способствовал появлению конкурентоспособных венчурных предприятий. Премьер отдавал предпочтение одноразовым вложениям в государственные предприятия{292}. Однако, не вводя на рынок, например автомобилестроения, дополнительных игроков, он лишал сам себя возможности воздействовать на процесс путем отсева неудачных предприятий. Все, что Махатхиру оставалось делать, так это менять руководство на государственных предприятиях – их банкротства он не мог допустить, потому что ему не к кому было больше обратиться.

Не понимая этого, Махатхир совершал поступки, которые критики государственной промышленной политики безосновательно приписывают успешно развивающимся государствам: он стал отбирать победителей, в то время как гораздо эффективнее было бы стимулировать конкуренцию и отсеивать проигравших. Позднее премьер еще более усугубил эту проблему, заставив потенциальных лидеров индустриализации создать совместные акционерные предприятия с транснациональными корпорациями. При таком раскладе домашние фирмы легко попадали в долговременную технологическую зависимость от партнеров{293}. Словом, Махатхир невольно подталкивал свои компании к неизбежному краху, а когда крах и в самом деле наступал, он обрушивал свой гнев на менеджеров.

Третья ошибка Махатхира заключалась в том, что он смешивал промышленную политику с политикой равных возможностей. Он пришел к власти с обещанием возвысить коренное население Малайзии – бумипутра{294}. Сделав такое заявление, Махатхир загнал себя в угол и вынужден был принять решение, отдававшее расизмом, – не допускать к управлению своими новыми инвестициями в тяжелую промышленность предпринимателей китайского и тамильского происхождения, составлявших бóльшую часть делового сообщества страны. Фактически он пытался одновременно проводить эффективную промышленную политику и взращивать новое поколение малайских бизнесменов. Такое всегда удается с трудом, а в отсутствие экспортной дисциплины и конкуренции внутри частного сектора оказалось и вовсе невозможным.

Политика равных возможностей Махатхира сыграла жестокую шутку с его экономическими планами. Он отправлял бумипутра с минимальным опытом в бизнесе (зачастую государственных служащих) управлять промышленными венчурными предприятиями, призванными стать конкурентоспособными в мировом масштабе. Между тем уже сложившийся и состоятельный частный сектор, основу которого составляли китайские и тамильские предприниматели, не допускался к обрабатывающей промышленности и экспорту. Им оставили возможность получать немалые прибыли внутри страны в сфере обслуживания и торговли сырьем, где у них были олигопольные лицензии. Разумеется, этим предпринимателям хотелось произвести впечатление на Махатхира. Впрочем, вне требований развивать обрабатывающую промышленность и экспорт это оказалось не так сложно. Олигархи просто показывали премьер-министру новую высокоэффективную электростанцию, построенную Siemens, или же систему мобильной связи, основанную на технологиях Ericsson, или гигантские здания-башни, спроектированные американскими архитекторами и построенные из стали, произведенной в Северо-Восточной Азии, – и собирали ренту за свою способность эффективно использовать эти импортные технологии. Махатхир мог создавать для них проблемы, но в конце концов малайзийские миллиардеры заткнули его за пояс. Эти олигархи, как и их собратья повсюду в Юго-Восточной Азии, остались теми же, кого Пак Чон Хи после освобождения Южной Кореи от японского колониализма презрительно называл «раскрепощенными аристократами».

Четвертое отклонение Махатхира от правильных путей выразилось в том, что он выхолостил свою бюрократию. Индустриализация в Малайзии слишком часто превращалась в спектакль одного актера. Как однажды высказался чиновник Асмат Камалудин, «стало очень трудно отстаивать свою точку зрения»{295}. Еще один человек, тесно сотрудничавший с Махатхиром и сохранивший глубокое к нему уважение, выразил ту же мысль куда прямолинейнее: «У Махатхира была непререкаемая вера в правильность своих суждений, и это откровенно пугало»{296}. Ни один политик, осуществивший успешное развитие страны, – в Японии, Южной Корее, на Тайване или в Китае не принижал роль национальной бюрократии до такой степени, как Махатхир. Он все пытался делать сам – вынашивать стратегию развития, проводить проверки и заключать деловые соглашения.