Конечно, провалилось не все. Проект «Алькатрас» еще жив и дрыгает ножками. Но боссы в Пентагоне не такие уж дебилы, они судят по докладам с передовой и не могут оценить, что же творится здесь на самом деле. Скорее, они про «тунгусскую итерацию» знают лишь то, что она изобретена полубезумным гомункулусом, плавающим в рассольной жиже, а по словам Натана Голда, оно похоже на гомосексуальное насилие у мух-скорпионниц. Если б я знал про «тунгусскую итерацию» только это, тоже не шибко бы в нее поверил.

Над Центральным парком – желтое жуткое небо, прорезанное вспышками молний. Нас никто не ждет: ни подкрепление, ни цефы, ни «пилигримы».

Никто.

Паркуемся среди низких кустов и зарослей сорной травы. Тишина мертвая, только вдалеке погромыхивает тяжко.

– Куда они все провалились? – интересуется кто-то.

– Может, на Пятьдесят восьмой они бросили на нас последние резервы и у них совсем пусто? – предполагает Чино, но сам себе не верит.

Молчат птицы, даже сверчки не стрекочут.

– Не нравится мне это, – бормочет Стрикланд угрюмо, оглядываясь.

Но птицы не улетели – мы убеждаемся в этом через пару секунд, когда они взлетают все разом, огромное порхающее облако, темное, как споры, – и ни одна не пискнула. Уносятся на восток, а земля под ногами начинает дрожать.

Ровная прежде линия деревьев выгибается, пучится, их верхушки мотаются туда-сюда при полном безветрии. Деревья поднимаются в сумерки, будто на гидравлике, на земле под ними вижу краткие вспышки голубых искр – рвутся подземные силовые кабели. Земля дыбится, проваливается, скалы вырастают среди леса прямо на глазах, стены грубого трещиноватого камня лезут наверх, унося деревья на горбу. «Бульдог» подпрыгивает на два метра, переворачивается, шлепается наземь. Ближайшая рощица клонится прямо на нас, задирается, валится. Пласты земли и камня громоздятся, мнутся, соскальзывают с боков чего-то необыкновенно огромного и древнего, проснувшегося после миллионнолетнего сна глубоко под землей.

Те, кто на машинах, разворачиваются и дают газу, пешие несутся со всех ног. Барклай вопит на весь эфир: «Стрикланд, Стрикланд?! Что за хрень у вас происходит? Мы считываем сейсмическую активность, это же…»

Я уже не вижу верхушки, а Штука из Земли все лезет и лезет – наверное, уже поднялась километра на два. Дюжина водопадиков срываются с ее боков, рассыпаются водяной пылью высоко над головами.

– Сэр, нам необходима немедленная эвакуация, – заявляет Тара Стрикланд с восхитительным спокойствием. – А также активная поддержка с воздуха – и чем сильнее, тем лучше. Пожалуйста, бросьте сюда как можно больше сил. Ситуация… э-э… изменилась.

Это и мама, и папа, и дедушка, и даже пещерный пращур всех цефовских шпилей.

Это последняя страница Апокалипсиса, конец календаря майя, гибель мира в Рагнареке. Оно заняло и унесло с собой половину Центрального парка. Оно колоссально, оно закрывает небо. Не иначе, как с него и Канада видна.

Шпиль поднял половину парка, зацепил и унес ввысь всю массу, приставшую к невозможной колонне, глыбу земли размером в сотню городских кварталов, болтающуюся теперь над Манхэттеном, словно Эверест на кончике бильярдного кия. Острие шпиля – темный угрожающий обелиск, проткнувший унесенный парк, загарпунивший бродячий небесный остров, – поднимается еще на половину расстояния от парка до земли. В сгущающемся сумраке громада кажется похожей на статую Свободы в каменной короне – если, конечно, не принимать во внимание пару километров высоты и начинку из спор.

Если у Барклая и были шансы отговорить начальство, то теперь они безвозвратно испарились. Будущее в виде ядерной зачистки стало неизбежным, и нам посулили несколько вертушек и столько искренней моральной поддержки, сколько можем унести.

А еще нам дали полчаса до вылета бомбардировщиков.

Чем ближе мы к шпилю, тем сумрачнее вокруг. Вода стекает из прудов и озер, рассыпается в пыль, падая, небо застилает густой липкий туман. Кое-где среди тьмы – огоньки, мелькают языки пламени, оборванные кабели шипят, вспыхивают голубым, разбрасывают искры. Сквозь шум винтов я различаю стон и треск ломающегося гранита. Трубы газопроводов и канализации торчат разорванными венами, извергая пламя и грязную жижу.

Я ошибся. Это не остров среди неба – это опухоль. Если бы Господь болел раком, оно бы выглядело именно так: черным и комковатым, будто легкое шахтера. Приблизившись, вижу: это не цельная глыба, слитный силуэт распадается на множество глыб, мешанину обломков. Иные не больше дома, другие способны расплющить целые кварталы. Расщелины и провалы между ними испещрены черной хребтистой арматурой цефовской конструкции, сетью связей, удерживающей все в едином целом.

Ну, не совсем оно единое и не вполне целое. Пока пилот кружит, выбирая место посадки, гранитные глыбы откалываются, словно айсберги от ледника. Мы заходим с юга, зависаем в десяти метрах над верхушками деревьев. Под нами крошечные сверху вагончики и прицепчики техслужбы, раскрашенные в голубенький цвет, крошечные статуи, похожие на куклы, все освещено странно и криво уцелевшей пригоршней уличных фонарей, еще работающих на солнечной энергии, запасенной батареями.

Вертолет болтается пробкой в аэродинамической трубе, чем ближе к шпилю, тем сильнее турбулентность. Если приблизимся еще на сотню метров, нисходящий поток расплющит нас о камни. Приземляться здесь немыслимо. Даже отступив, не стоит и пытаться – вся масса земли и камня непрерывно шевелится, цефовская арматура ее почти не фиксирует. Близ южной оконечности острова-опухоли пилот рискнул спуститься до восьми метров. Я благополучно падаю, а пилот ретируется на безопасное расстояние – правда, какое расстояние считать безопасным в наши веселые деньки, сказать затрудняюсь.

Рокот винтов растворяется в густом сумраке, и становится так мирно, спокойно…

Стою на траве. Ветер свирепый, но посвист его почти успокаивает. В пяти метрах передо мной километровая бездна, я различаю тусклые серые очертания нью-йоркского центра далеко внизу – точь-в-точь россыпь микрочипов на материнской плате.

А через секунду бездна уже в двух метрах, и я мчусь подальше от края, чтоб разваливающаяся груда камней и земли не прихватила и меня по пути на родину.

– Ты только глянь на трещины в этой штуковине! – вопит Голд. – Как от нее куски отваливаются!

Он на вертолете со Стрикланд, но ощущение, будто орет в самое ухо.

– Алькатрас, слушай, вся масса камня просто висит на шпиле, прицепилась походя. Нестабильность абсолютная, в любой момент может обвалиться. Смотри внимательно на трещины в земле!

Знаешь, приятель, я как-то и сам разобрался. На севере шпиль утыкается в ночь, словно церковная кафедра проповедников Сатаны. До плана «Б» – двадцать шесть минут. Н-2 несет меня быстрее, чем разваливается земля под ногами.

А затем пилот вертушки выдает: «О господи, они ж повсюду!»

– Алькатрас, послушай! – Это опять Стрикланд. – Ребята Барклая вчера были в парке, хотя и не удержались. У ЦЕЛЛа там эвакуационная база. Там должны быть заначки с боеприпасами, тебе придется… в общем, патроны понадобятся.