Пий II ничем не напоминал статного кардинала, буквально излучающего святость.2 Нет, это была высокомерная гора человеческой плоти. Массивный, тяжеловесный, страдающий подагрой кардинал восседал на огромном золотом троне. Его окружали худшие наемники, каких только можно было найти в Италии. И поведение его было далеким от благочестия. Пий II остановился у ворот Сан-Галло и заставил «благородных правителей и князей Романьи», включая и Галеаццо Марию, которому пришлось подняться на цыпочки, чтобы дотянуться до папского трона, внести его в город на своих плечах. Сгибаясь под его весом, аристократы всю дорогу недовольно ворчали. Сиджисмондо Пандольфо Малатеста пришел в настоящую ярость. «Смотрите, как низко мы пали – мы, властители городов!» – шипел он, переводя дух.3

Когда Пий оказался в городе, стало еще хуже. Хотя Козимо де Медичи надеялся укрепить давние связи своего банка с папством, главная цель визита понтифика заключалась в том, чтобы примирить Сиджисмондо Пандольфо Малатесту, короля Сицилии Ферранте и Федерико да Монтефельтро.4 Но хотя такая миссия идеально подходила для того, чтобы новый папа продемонстрировал свои способности христианского миротворца, он не собирался вести себя сдержанно и скромно, как подобает слуге Господа. Даже по его собственным воспоминаниям ясно, что он вел себя как раздражительный, самовлюбленный, алчущий власти политик. На важнейшей встрече он на всех накричал, оскорбил Сиджисмондо и умыл руки, прежде чем заявить, что только он один способен служить воле Господа и интересам людей.5

Не лучше Пий вел себя на развлечениях, которые для него устраивали. Хотя он оценил художественные зрелища, которыми славилась Флоренция, и получил удовольствие от общения с самыми просвещенными жителями города, гораздо больше его интересовали чисто земные наслаждения. Похотливо наблюдая за танцами на пирах, устроенных в его честь, он отпускал весьма вольные замечания о красоте флорентийских женщин и веселился от всей души. Ему понравился турнир, устроенный на площади Сан-то-Кроче, где «вина было выпито гораздо больше, чем пролито крови».6

Ему понравились флорентийские львы, которых ради его развлечения выпустили на арену, чтобы они растерзали других зверей. Но при этом папа не выражал ни малейшей благодарности. Несмотря на то что на развлечения понтифика ушло около 14 тысяч флоринов, он едко заметил, что денег на него пожалели, и осудил флорентийцев за их «прижимистость».7 Неудивительно, что Козимо де Медичи решил остаться дома, и не участвовать в том, что может вызвать неудовольствие папы.

Как ни парадоксально это может показаться, но и портрет Коццоли, и властный и заносчивый характер папы Пия II прекрасно отражают тайный характер папского меценатства. В характере и жизненном пути Энея Сильвия Пикколомини отразилась суть не только папства эпохи Ренессанса, но еще и роль папского дворца в покровительстве искусствам. По мере нашего знакомства с жизнью Энея то, что казалось конфликтом между верой, культурной утонченностью и мирскими наслаждениями предстанет четким и единым целым. Но, как показывает пример этого самого выдающегося служителя церкви, сложная и неожиданная история покровительства папского двора живописи, скульптуре и архитектуре того времени в меньшей степени опиралась на слабый интерес к просвещению и в большей – на всепоглощающие личные амбиции, страсти и агрессивное властолюбие.

Отсутствующие меценаты

Эней Сильвий Пикколомини родился 18 октября 1405 г. в обедневшей, но уважаемой семье сиенских изгнанников. Он вырос в маленьком городке Корсиньяно в Валь д’Орча. С детства его мир был окружен религией. Каждое воскресенье семья отправлялась к мессе в маленькую церковь Сан-Франческо и внимательно слушала, как священник объясняет с каферды основы веры. Потом все с чувством произносили молитвы за благополучие папы. В этом мире религия, просвещение и культура шли рука об руку. Как отец и дед, Эней изучал основы латинской грамматики по молитвам. И хотя его все еще больше интересовали игры и детские забавы, он уже понимал, что для обретения христианской морали необходимо читать труды классиков. Позже, изучая юриспруденцию в университете Сиены и продолжая гуманистическое обучение во Флоренции, он познакомился с трудами таких авторов, как Колюччо Салютати, и увидел в них прославление учения Христа. Его восхищали художественные достижения своего времени. Молясь в церквах двух великих городов, он поднимал взор к небу, чтобы увидеть прославляющие веру творения таких художников, как Джотто и Дуччо, Гиберти и Мазаччо. Он общался с великими меценатами – Медичи, Бранкаччи и Строцци.

Но хотя юный Эней сумел понять тесную связь между религией, искусством и гуманистическим просвещением, он видел, что чего-то недостает. Да, конечно, по всей Италии строились новые церкви. Пожертвования и завещания церковным институтам позволяли окружить верующих фресками и алтарями несравненной красоты. Гробницы епископов, кардиналов и понтификов придавали материальную форму самому институту церкви. Но довольно любопытно, что папы и кардиналы почти не занимались меценатством. В Риме это было заметно в еще большей степени. Практически ничто не показывало связи папского двора с живописью, скульптурой и архитектурой. Человек, приехавший в вечный город в этот период жизни Энея, вообще не заметил бы, что папство хоть как-то связано с искусством.

В меценатстве раннего Ренессанса зияла пустота. Тогда как все вокруг страстно стремились обеспечить себе хоть какую-то причастность к миру культуры, папский двор не обращал ни малейшего внимания на джаггенаут ренессансной культуры, несущийся мимо него. И в определенном смысле в этом не было ничего удивительного. Отсутствие у папства интереса к итальянскому искусству проистекало из того факта, что в эпоху раннего Ренессанса папства практически не было или в нем царил полный хаос.

С 1309 г. папы жили не в Риме, но в Авиньоне, на юге Франции.8 Этот переезд должен был быть временным. Но, обосновавшись в городе, папский двор обнаружил, что уехать уже нельзя. Французская корона оказывала все более сильное влияние на папство. Между папами и священной Римской империей возник жестокий конфликт. Рим стал слишком сложным местом, чтобы им управлять. Город контролировали воинственные семейства Орсини и Колонна, на улицах шли настоящие бои, а население было запугано. Состояние дел внушало ужас. Вот что писал неизвестный римский хронист о Риме середины XIV в.:

Даже если папы могли бы освободиться от господства французской короны и разрешить свои разногласия с Империей, Рим был слишком опасным местом, чтобы отправиться сюда из «вавилонского пленения» в Авиньоне.

Прошло более 60 лет изгнания, и папа Григорий XI в конце концов решил вернуть курию в Рим. Это произошло в 1376 г. Но этот шаг еще больше усугубил обстановку. В 1378 г. Григорий умер, и коллегия кардиналов была вынуждена выбрать папу-итальянца. Страшась гнева толпы, собравшейся под стенами Ватикана, и не сумев найти достойного кандидата в своих рядах, кардиналы выбрали папой Урбана VI, никому не известного неаполитанского архиепископа. Тихий аскет показался всем идеальным выбором. Но оказалось, что Урбан страдает от жестокой мании преследования. Одержимый почти патологической ненавистью он обвинил избравших его кардиналов в коррупции, моральном разложении и предательстве. Шесть кардиналов были заточены в темницах Ночеры и подвергнуты жестоким пыткам. Урбан любил сидеть возле камер, читая часослов и слушая крики пытаемых.