– Ваше Величество, – склонилась я в низком поклоне, – большая честь для меня.

– Мило… – произнесла Марго, о чем-то задумавшись, – Я очень спешу. Дорогая Катрин, вы проводите меня?

– Как вам будет угодно, Ваше Величество.

Мы спустились в гостиную, герцог встретил у лестницы и галантно подал руку каждой из нас.

– Франсуа, увезите меня из этого дома! – прошептала Маргарита, прислонившись к брату, но я услышала её слова.

– Вы чем-то расстроены, сестрица?

– Потом, я все вам расскажу позже.

– Как чувствует себя Бюсси? – с нескрываемым любопытством поинтересовался герцог.

«Интересно, почему он сам не поднялся, чтобы узнать о состоянии здоровья своего друга. Все еще боится заразиться?» – подумала я отстранено. Во мне как будто что-то сломалось, и все происходящее вокруг казалось не реальным, глупым сном.

– Превосходно, думаю, он может вернуться на службу в любое удобное для вас время, – ответила королева, поджав губы, когда герцог заботливо помог ей облачиться в дорожный плащ. Марго отчасти удавалось скрыть раздражение, но только отчасти…

Такое поведение любовницы Бюсси озадачило. Мой план по соблазнению герцога провалился, но я не опечалилась, да и после встречи с королевой, мне меньше всего хотелось бы общаться с её братом. Его Светлость все же вызывал в душе неприятные чувства. Он смерил меня взглядом, наверное, понял, кем я прихожусь графу, но ничего не сказал. Каждый из нас остался при своих мыслях и суждениях.

Я проводила господ и теперь смотрела в окно на их отъезд, когда ко мне подошел господин ле Одуэн.

– Госпожа Катрин, мне нужно сказать вам пару слов о, – тут лекарь осекся, но скоро продолжил, – о господине де Бюсси…

– Я ничего не хочу о нем слышать, Реми. Оставьте меня! – высказалась раздраженно, обида еще была слишком остра. Я понимала, что тягаться с королевой мне будет слишком нелегко, да и стоит ли? Насильно мил не будешь.

«Видно, Шико был прав, когда предупреждал меня. Нужно поговорить с ним и извиниться за свою несдержанность и глупость. Надеюсь, он меня сможет простить!» – подумала, но тут снова услышала Реми.

– Неужели вас больше не интересует, что происходит с графом?

– Мне он абсолютно безразличен! Для меня больше не существует этого господина! – ответила все так же, глядя в окно.

Ле Одуэн потоптался в нерешительности, затем произнес:

– Ну, тогда, я думаю, вас не огорчит известие о… смерти графа.

– Что?! – обернулась к лекарю, не веря своим ушам. Я могла ненавидеть Бюсси, обижаться, негодовать, но желать ему смерти – никогда! – Что вы сказали?

– Умер, – вздохнул лекарь, – думаю, это отравление белладонной[3]или…

Я не дослушала, со всех ног бросилась наверх.

– Сударыня, постойте! – донесся голос Реми.

Едва переводя дыхание, влетела в комнату к мужу и замерла на пороге, боялась подойти ближе… боялась увидеть смерть.

Стояла и смотрела на него, он, казалось, спал. Просто спал. Я сделала усилие над собой. Первый шаг, он дался мне очень нелегко.

Еще недавно готова была обрушить на голову Луи небо, а теперь…

Как жаль, что наша жизнь так быстротечна, я не успела…

Подошла, присела на краешек кровати, дотронулась до спутанных, таких любимых волос, провела рукой по его лицу и, уткнувшись в еще теплую ладонь Луи, разрыдалась. Но слезы не могли облегчить боль от утраты.

Рука графа вдруг сжала мне запястье, и я услышала любимый голос:

– Так вам не все равно?

– Что? – подняла мокрое лицо и посмотрела на «умершего». Бюсси с тревогой и какой-то грустью рассматривал меня, он совсем не был похож на того, кто минуту назад якобы лишился жизни.

«Меня же обвели вокруг пальца!» – от этой догадки вместо сострадания в душу закралось совсем другое чувство. Снова захотела его убить, причем собственноручно…

– Да вы! – я задохнулась от возмущения, – Да как вы смеете так… шутить! Вы с ума сошли?!

– Успокойтесь, Катрин! Мне показалось, что это единственный способ привлечь ко мне ваше внимание.

– Ничего себе способ! Да я чуть не умерла вместе с вами! – сказала мягче, ведь любила, не смотря ни на что, а он… Ох, как мне сейчас хотелось ударить Луи чем-нибудь потяжелее, чтобы раз и навсегда отучить супруга от «любвеобильности» по отношению к другим барышням.

– Катрин, я люблю вас! – сколько чувства вложено в эту фразу. Жаль, что она фальшива, как и сам граф!

– Да, я видела: и меня, и королеву, и еще с десяток фрейлин… – обиженно шмыгнула носом.

– Вас, только вас!

– Не верю! Негодяй! Псих! Ненормальный! – вырывалась из крепких объятий, но Луи подтянул меня к себе, и вот я уже на постели, под ним, и понимаю, что все мои попытки бесполезны. Выкрикнула от боли и отчаяния, – Я все видела! Вы целовались с ней!

– А теперь я поцелую вас, – произнес он вдруг осипшим голосом, подминая меня под себя.

– Нет! Я не хочу! Пусти! Ненавижу! Не буду… – завертелась, отчаянно пытаясь сбросить Луи на пол, но он заглушил мой крик настойчивым поцелуем, а потом еще и еще. Голова закружилась от его ласк и, если кого другого я могла бы оттолкнуть, двинуть ногой в пах, вцепиться зубами в губы, треснуть вазой, то только не его.

Граф был со мной нежен и груб одновременно, будто доказывал свое право на меня, на то, что я принадлежу только ему. Разорвал платье, на все мои возмущения – никакой реакции – лишь грубая сила вперемешку с нежными поцелуями. Наше слияние находилось на грани страсти, ненависти и любви – жгучий коктейль желания и сопротивления. Как огонь и вода, соприкасаясь, мы словно испарялись, услаждая наши тела, и вновь обретали союз, готовый вот-вот разрушиться.

Где-то прочитала, что все конфликты легко решаются через постель, сейчас пришлось испытать на себе этот метод.

Остановившись от безумного танца страсти, спустя время, обретая способность чувствовать и говорить, услышала его голос. Луи шептал мое имя, ласково дотрагивался до меня рукой.

– Катрин, неужели ты могла подумать, что я променяю настоящее чувство на прожженное ложью и притворством? Что я смогу предать нашу любовь? Катрин…

Я открыла глаза, прислонилась мокрой от слез щекой к его руке, граф лежал рядом, откинувшись на подушки, его грудь вздымалась от настоящего, живого дыхания. Какое счастье, что он все-таки не умер! Но моя обида еще сидела внутри, а униженное самолюбие мешало радоваться жизни.