РТУТЬ В СТЕКЛЯННОЙ УПАКОВКЕ

ХИМИЧЕСКАЯ КОМПАНИЯ „СУЗАКА“

КИОТО, ЯПОНИЯ

— Как дела? — спросил Мангай.

— К приходу в порт проверю все ящики.

— И сколько позолоченных свинцовых слитков всунули нам русские?

— Нисколько, — ответил Хон, качая головой. — Счет сходится, и пока все проверенные слитки золотые.

— Странно, что все так гладко. Груз прибыл точно в назначенный час. Их грузчики доставили его на борт без всяких инцидентов. А мы смогли уйти без обычных бюрократических препон. Никогда в наших прежних делах в советских портах не было такой эффективности.

— Возможно, мадам Бугенвиль обладает большим влиянием на Кремль.

— Может быть, — скептически согласился Мангай. Он с любопытством поглядел на груды сверкающего металла. — Интересно, что стоит за этой транзакцией?

— Я бы не стал спрашивать, — ответил Хон, старательно оборачивая слиток в упаковочный материал и укладывая его обратно в ящик.

Прежде чем Мангай смог ответить, из динамика послышался голос:

— Капитан, вы здесь?

Капитан подошел к двери и открыл ее. За ней стоял радист.

— Да, в чем дело?

— Я подумал, вам следует знать, капитан: кто-то глушит нашу связь.

— Вы уверены?

— Да, сэр, — ответил молодой офицер. — Я засек его. Источник помех менее чем в трех милях с правого борта.

Мангай попрощался с Хоном и торопливо пошел на мостик.

Первый помощник Чао спокойно сидел в высоком вращающемся кресле и изучал данные на компьютерной панели.

— Есть какие-нибудь контакты, мистер Чао? — спросил Мангай.

Если Чао удивился внезапному возвращению капитана, то ничем этого не выдал.

— Ничего визуально и ничего на радаре, сэр.

— Наша глубина?

Чао посмотрел на шкалу глубомера.

— Пятьдесят метров, или сто шестьдесят футов.

Ужасная истина, как удар молота, обрушилась на капитана Мангая. Он наклонился над картой и отметил курс корабля. Их киль как раз проходил над отмелью Цонстона, одного из многих участков в Эгейском море, где морское дно поднимается на сто футов к поверхности. Достаточно глубоко для благополучного прохода судна, но в то же время достаточно мелко, чтобы поднять его со дна.

— Повернуть на глубокую воду! — закричал он.

Чао удивленно посмотрел на капитана.

Мангай раскрыл рот, чтобы повторить приказ, но слова застыли у него на языке. В этот миг две торпеды со звуковым наведением проникли в машинное отделение фрейтера и взорвались, вызвав опустошение.

В дне корабля появились зияющие отверстия, и в них хлынуло море. „Венеция“ содрогнулась в предсмертной муке.

Ей потребовалось всего восемь минут, чтобы погибнуть; судно кормой вперед ушло под равнодушные волны и исчезло навсегда.

Едва „Венеция“ затонула, как рядом всплыла подводная лодка и принялась освещать прожектором плавучие обломки крушения. Несколько уцелевших, цеплявшихся за эти обломки, были хладнокровно расстреляны из пулемета, и их изуродованные тела тоже ушли на дно. От субмарины в свете прожекторов отошли шлюпки.

Они обыскивали море несколько часов; убрав все следы крушения, шлюпки вернулись на борт.

Прожектор погас, и подводная лодка погрузилась во тьму.

В своем кабинете в Белом доме президент сидел во главе стола для совещаний, овального, из красного дерева. Кроме него, за столом собрались одиннадцать человек. Президент с улыбкой смотрел на серьезные лица присутствующих.

— Я знаю, господа, всех интересует, где я провел последние десять дней и каков статус вице-президента Марголина, Ала Морана и Маркуса Ларимера. Позвольте вас успокоить. Наше временное отсутствие — моя идея.

— Только ваша? — спросил Дуглас Оутс.

— Не совсем. Участвовал также президент Советского Союза Антонов.

Несколько мгновений главные советники президента смотрели на него удивленно, с ошеломлением.

— Вы провели тайную встречу с Антоновым без ведома кого-либо из собравшихся в этой комнате? — спросил Оутс. Лицо его побледнело от отчаяния.

— Да, — ответил президент. — Личная встреча, без вмешательства извне, без предубеждения, без международной прессы, которая будет обсуждать каждое слово, без политических ограничений. — Он помолчал и обвел взглядом сидящих перед ним. — Необычные переговоры, но, думаю, избиратели примут их, когда узнают о результатах.

— Расскажете, где и каким образом проходили переговоры, господин президент? — спросил Дэн Фосетт.

— После смены яхт мы пересели в гражданский вертолет и улетели в маленький аэропорт в пригороде Балтимора. Там мы пересели в самолет, принадлежащий моему старому другу, пересекли Атлантический океан и сели на заброшенной посадочной полосе на восточном краю пустыни Атар, в Мавритании. Там нас ждали Антонов и его люди.

— Мне казалось… сообщали, — неуверенно сказал Джесс Симмонс, — что Антонов на прошлой неделе был в Париже.

— Георгий провел короткие переговоры с президентом Л’Эстранжем в Париже, прежде чем прилететь в Атар. — Он повернул голову и посмотрел на Фосетта. — Кстати, Дэн, маскарад был великолепный.

— Нас едва не поймали.

— Поначалу я буду отрицать использование двойника как явную нелепицу. Со временем, когда я буду готов, я все объясню прессе.

Сэм Эммет оперся локтями на стол и подался к президенту.

— Сэр, вам сообщили, что „Орел“ затоплен со всем экипажем?

Президент несколько отсутствующим взглядом удивленно смотрел на него. Потом его взгляд сфокусировался, и он сказал:

— Нет, я этого не знал. Я хочу получить полный отчет, Сэм, как можно быстрей.

Эммет кивнул.

— Он будет у вас на столе раньше, чем мы разойдемся.

Оутс пытался справиться с эмоциями. То, что встреча на высшем уровне, имеющая серьезные последствия для международной политики страны, прошла без ведома государственного департамента, просто немыслимо. Никто ничего подобного не помнит.

— Думаю, все здесь хотят знать, что вы обсуждали с Георгием Антоновым, — сдержанно сказал он.

— Очень продуктивный обмен уступками, — ответил президент. — Главным пунктом повестки было разоружение. Мы с Антоновым обсудили все аспекты и договорились прекратить производство ракет и начать разоружение. Выработана сложная формула, которая в простом изложении означает следующее: на каждую уничтоженную русскую ракету будет приходиться одна наша; инспекторы на местах будут контролировать все операции.