Лица русских военных расплываются в довольной улыбке. «Шнапс!» – наконец-то нашли! Бородатый рыжеволосый парень, который выбрал себе несколько пар светлых брюк из чужого чемодана, наполняет жестяную кружку шампанским и скептически смотрит на пенящуюся жидкость. Очевидно, этот напиток ему незнаком, но уже первые глотки настраивают его на благодушный лад».

Начинается дикая попойка.

«Словно по волшебству, новость о находке алкоголя облетает всю виллу, и один русский солдат за другим, грохоча сапогами, спускаются в подвал, чтобы получить свою вполне законную долю спиртного. У всех поднимается настроение, и теперь здесь начинается настоящий праздник. Солдатам приходит в голову идея помыться. Здесь внизу, в «столовой» подвала, шесть полуобнаженных парней намыливаются, смеются, и озорничают, и плещутся, не экономя наш драгоценный запас воды. Они все выглядят по-разному, и мы делаем вывод, что состав Красной армии очень пестрый. Самый приятный из них полный блондин среднего возраста с добродушным лицом, который снова и снова повторяет: «Война нике гут, Берлин капут, Гитлер капут». Самый неприятный из них бойкий адъютант, говорящий по-немецки, который так хорошо начал с уверений, что верит в Бога. Однако у него резкий, неприятный голос, он готов тотчас схватиться за пистолет, если ему отвечают недостаточно быстро.

«Помогите, помогите!» – раздается пронзительный крик из сада соседнего дома. Какой-нибудь раненый солдат? «Все немцы свиньи, – говорят русские, – они не заботятся о своих раненых». В нашем подвале становится все веселее: в ящике полно спиртного, в чемоданах – первоклассные товары. Некоторые из русских солдат уже основательно захмелели и начинают клевать носом. Адъютант следит за порядком и отправляет их из подвала наверх. Зажав бутылки под мышкой, они нетвердой походкой поднимаются по лестнице на второй этаж, чтобы лечь в кровать.

«Помогите, помогите!» – раздается из соседнего сада. Мы продолжаем сидеть в подвале и ничего не можем сделать. Проходят часы. Постепенно светает, и начинается новый день. Слышно, как вверху храпят русские. <…>

Мы осматриваемся в вилле. Во всех комнатах спят русские. Все провода электропроводки и телефонный кабель перерезаны. Следовательно, радио и телефон не работают. Теперь мы никак не можем связаться с внешним миром. Создается впечатление, что нашу виллу русские предпочли всем остальным соседним домам – может, они знали, что здесь живут нейтральные иностранцы? <…>

Раненый солдат, лежащий в соседнем саду, продолжает стонать, но гораздо слабее, видимо потеряв всякую надежду на спасение. Немцы не могут или не решаются прийти ему на помощь, а у русских полно своих раненых, о которых надо позаботиться в первую очередь. Двое русских солдат подтаскивают раненого немца к нашей входной двери и оставляют его там. Это молодой паренек с проникающей раной в мягкие ткани бедра. В рану уже успела набиться грязь. «Помогите немецкому камраду», – говорит наш вчерашний друг, тот, с добродушным лицом. Мы приносим ватное одеяло, подушку, воду, вату и марлю и накладываем на рану временную повязку. Паренек тихо стонет, от боли он то и дело теряет сознание, кажется, даже малейшее движение вызывает у него мучительную боль. Сразу видно, что жизнь уже покидает его. Он даже не в состоянии проглотить несколько капель кофе, которые так и остаются у него во рту. Мы укрываем его одеялом. Нам остается ждать, пока появится санитарный патруль.

В первой половине дня [27 апреля] к нам заходят два русских офицера, чтобы осмотреть раненого. Они входят в дом через стеклянную дверь из сада, и мы показываем им полумертвого немецкого солдата, лежащего перед входной дверью. Он все еще жив и пришел в сознание. Запинаясь, он пытается поблагодарить русского солдата, который помог ему. Офицеры осматривают его рану и качают головой. «Оставайтесь здесь», – вежливо говорит один из офицеров, обращаясь к Аде Норне, когда мы снова оказываемся в комнате, а сам выходит на улицу. Мы слышим три выстрела и понимаем, что раненый мертв. Офицеры уходят. Немного подождав, я выхожу на улицу и забираю из карманов мундира мертвого солдата его документы. Вальтер Реклинг из Берлина. Ученик столяра. 18 лет. Сирота. Родственников нет. В записной книжке лежат фотографии: молодая девушка и несколько групповых снимков с одноклассниками. И это все».

В этот же самый день где-то в восточной части огромного города молодая берлинка впервые встретилась с Красной армией.

«Все началось с тишины. Слишком тихая ночь. Около полуночи фрейлейн Бен сообщила, что враг продвинулся до садовых участков на окраине города и что линия немецкой обороны проходит перед нашими домами.

Я долго не могла заснуть, пробуя говорить про себя по-русски. Я мысленно повторяла те слова и выражения, которые, как мне казалось, могли вскоре пригодиться. <…>

Я спала до пяти часов утра. Потом услышала, как кто-то возится в прихожей. Это оказалась продавщица книг. Она вошла в комнату, схватила меня за руку и прошептала:

– Они уже здесь.

– Кто? Русские? – Я никак не могла открыть глаза.

– Да. Только что они вошли через окно в дом Майера [магазин ликероводочных изделий].

По задней лестнице я поднялась на второй этаж. <…> Я прислушалась у разбитой задней двери кухни, которая уже не закрывалась. Все тихо, в кухне никого не было. Опустившись на колени, я подползла к окну. Уже совсем рассвело. Наша улица была под обстрелом, были четко слышны хлопки и свист пуль.

Из-за угла показалась русская счетверенная зенитная установка – четыре стальных жирафа: угрожающие, высокие, как башни, «шеи». Тяжело ступая, по улице поднимались двое мужчин: широкие спины, кожаные куртки, высокие кожаные сапоги. Подъехали автомобили и остановились у тротуара. В свете первых лучей утреннего солнца по улице грохотали артиллерийские орудия. Мостовая гудела под их колесами. Сквозь разбитые окна в кухню проникал запах бензина.

Я снова вернулась в подвал. Мы позавтракали, словно во сне. <…> Время от времени мы подползали к окну. По улице бесконечным потоком шли обозы. Сильные кобылы, у ног жеребята. Корова, которая глухим мычанием звала дояра. В гараже напротив русские уже развернули полевую кухню. Впервые мы так близко видели непривычные лица, головы с короткой стрижкой, упитанные, беззаботные. Нигде не видно ни одного штатского. Пока еще на улице одни только русские. Однако в подвалах под домами все дрожат и перешептываются. Кто бы мог себе это представить, полное страха тайное дно большого города. Жизнь, забившаяся в глубину подвалов, расколотая на мелкие ячейки, которые ничего не знают друг о друге.

Снаружи голубое небо, безоблачное сияние.

После обеда – беженка из Гамбурга и я только что принесли второй котел перлового супа, который сварили для всего подвального люда в пекарне у булочника, – первый враг нашел дорогу в наш подвал. Солдат крестьянского вида с румяными щеками. Сощурив глаза, он внимательно рассматривал в свете керосиновой лампы обитателей подвала. Потом нерешительно сделал два шага по направлению к нам.

Сердце учащенно забилось. Более робкие из нас тотчас протянули ему свои тарелки с супом. Он покачал головой и улыбнулся, все еще не говоря ни слова.