В Донецком регионе первыми забастовали пять шахт в Макеевке. Однако к 17 июля забастовка охватила все шахты таких городов, как Донецк, Горловка, Дзержинск, Енакиево, Красноармейск, и других. 18 июля забастовку поддержали горняки Ворошиловградской и Днепропетровской областей, а 20 июля остановились и все 12 шахт Львовской области. 21 июля забастовка охватила все шахты Воркутинского бассейна. В эти же дни остановились и те шахты Кузбасса, которые сразу не присоединились к забастовке. В некоторых городах, например в Прокопьевске, к забастовке присоединились и все предприятия города. На шахтах и в поселках горняков создавались стачкомы. Были организованы во многих случаях и объединенные городские и областные стачкомы. Расширялись и требования шахтеров; они требовали улучшения техники безопасности и механизации своего труда, а также улучшения жилищных условий для своих семей. Стачкомы действовали как органы власти, следили за порядком, охраняли магазины и склады, руководили проведением митингов. Все местные власти, милиция, а также профсоюзы после первой волны растерянности и страха стали проявлять предельную лояльность к стачкомам и забастовщикам, которые собирались каждый день на своих шахтах, но не спускались под землю. Во всех регионах огромной страны забастовки проходили по одной схеме, что очень сильно озадачивало и руководство отрасли, и Политбюро ЦК КПСС.

Забастовки происходили и во многих других отраслях народного хозяйства, но они не имели там столь массового характера и такой организации, как в шахтерских регионах. Председатель КГБ СССР Виктор Чебриков докладывал на одном из заседаний Политбюро в самом конце лета 1989 г., что разного рода забастовки происходят в 46 областях страны и что во многих случаях забастовочные комитеты самовольно снимают с должностей специалистов и руководителей предприятий. Эти же стачкомы ликвидируют сотни кооперативов. «Надо разрушать эту структуру», – говорил о стачкомах Председатель КГБ[108].

Санкцию на «разрушение» стачкомов ни КГБ, ни МВД не получили. Михаил Горбачев просто не знал, что делать и даже что говорить по поводу неожиданно развернувшегося в стране рабочего протестного движения. Параллельно с рабочим движением в СССР нарастало национальное движение, и оно вызывало у М.С. Горбачева и у ЦК КПСС гораздо большее беспокойство. Забастовками, стачкомами и требованиями шахтеров и других рабочих было поручено заниматься Совету Министров СССР и персонально Николаю Рыжкову. Но и он не слишком хорошо знал, что и как делать. Позднее Николай Рыжков вспоминал: «Забастовка из Кузбасса перекинулась в Донбасс, в Караганду, в Печорский угольный бассейн. Бастовала практически вся отрасль, и десять дней и ночей шахтерские беды будоражили страну. Да и убытки были огромны. К забастовщикам на переговоры немедленно выехали мои заместители, в каждый регион. В самый горячий момент вновь назначенный министр угольной промышленности Щадов безвылазно сидел в Кузбассе и Донбассе, вел бесконечные дебаты с горняками, московским начальством и настырными до одури журналистами. Сам я, пожалуй, впервые в истории наших ЧП, никуда из Москвы не уехал. Просто не потребовалось. Совет Министров превратился в некий столичный филиал межрегионального забастовочного комитета: такого официально не возникло, может быть, потому, что он стихийно существовал в Москве. Каждый день я встречался с представителями различных шахтерских движений, каждый день спорил с ними до хрипоты. Они, предусмотрительные, все наши совместные решения фиксировали, непременно требовали моей визы на протоколе, все наши беседы на диктофоне писали, потом прокручивали запись через репродукторы: мол, не зря съездили. Коридоры Кремля и приемная Предсовмина превратились в шахтерскую «нарядную». Иногда, даже поздней ночью, я соединялся по телефону с Горбачевым и говорил по тому или иному вопросу, который выходил за пределы моей компетенции и должен был решаться в Верховном Совете СССР. Он неизменно отвечал: «Действуй, как считаешь нужным. Я со всем согласен». Он всегда хотел остаться в стороне. Кстати, и шахтеры не очень-то требовали его подписи»[109].

На этот раз о событиях в угольных регионах мы узнавали из газет. Местная партийная печать в июле 1989 г. почти целиком была посвящена проблемам шахтеров. Такие газеты, как «Знамя шахтера» (Междуреченск) или «Заполярье» (Воркута), публиковали полный перечень требований и предложений трудящихся. Писали о забастовках и центральные газеты, в том числе «Правда», «Советская Россия», «Аргументы и факты». Во многих случаях рабочие требовали самого простого: выдачи в срок спецодежды, надежно обеспечить шахты питьевой водой, убрать из шахтерских городов и поселков спецкомендатуры, решить вопросы трудоустройства в шахтерских городах женщин и подростков, увеличить пособия семьям погибших шахтеров, увеличить пенсии подземным рабочим, непрерывно проработавшим на шахте 25 лет, всем подземным рабочим за работу в опасных условиях производить доплату к тарифным ставкам 10%. Рабочие требовали улучшить снабжение шахтерских городов продуктами питания, а также увеличить здесь жилищное строительство. Во многих случаях рабочие ссылались на уже давно принятые решения, например, об увеличении оплаты труда вечерних и ночных смен, которые на предприятиях не выполнялись из-за отсутствия выделенных бюджетом средств. Рабочие требовали навести порядок в больницах и родильных домах, где не хватало медикаментов и даже шприцев.

Всеобщая шахтерская забастовка продолжалась десять дней, и о ней писали в осенних анализах и отчетах, а также в популярных журналах как о «горном ударе», о «жарком июле», как о «десяти днях, которые потрясли СССР». И местным властям, и союзным органам власти, а тем более администрации предприятий пришлось уступить. Все те требования, которые можно было выполнить немедленно или в короткие сроки, были выполнены. Речь шла о повышении расценок за работу в опасных условиях, о нормах выдачи спецодежды, о питьевой воде, об увеличении пособий семьям погибших шахтеров и т.п. Те требования, для выполнения которых было необходимо время, были также приняты властями. Разного рода общие требования – о строительстве дворцов спорта, национальных парков, новых жилых домов и больниц, о сокращении численности администрации – были зафиксированы в соглашениях как справедливые и подлежащие выполнению. Были, однако, среди требований шахтеров и явно невыполнимые по тем временам. По поводу этих требований в соглашениях говорилось: «Принять к сведению».

В Кузбассе забастовка была прекращена 21 июля 1989 г. Еще через несколько дней возобновили работу шахты Воркуты и Донбасса. Позже других вернулись в шахты горняки Караганды, которые позже начали и свою забастовку. Общие потери для экономики были значительны, и Н. Рыжков оценивал их в несколько миллиардов рублей. Пострадали транспорт и металлургия. Однако эта встряска была для руководства страны и для общественности не только неожиданной, но и полезной. Многие из нас, депутатов Верховного Совета СССР, были поражены масштабом накопившихся проблем и общей неустроенностью и бедностью шахтерских городов и рабочих поселков. Руководство страны начало срочно направлять в угольные регионы СССР большие партии потребительских товаров, большая часть которых специально для этого закупалась на внешних рынках. Однако полностью вернуть ситуацию к исходным позициям было теперь уже невозможно. В стране развивался экономический кризис, и возможности государства осенью 1989 г. были невелики. Разрозненные стачки и вспышки недовольства происходили в эти месяцы по всем почти отраслям, включая даже оборонную промышленность. В шахтерских регионах появились авторитетные лидеры. Никто не торопился распускать стачкомы. В Советском Союзе возникло то, что принято называть независимым рабочим движением, и это движение возглавляли не официальные профессиональные союзы, а стихийно возникшие рабочие организации, которые быстро устанавливали связь друг с другом. Они были очень активны. Когда в августе 1989 г. выполнение одного из требований шахтеров Кузбасса было задержано, стачком области сразу же дал телеграмму в Москву премьеру Н.И. Рыжкову. В телеграмме говорилось, что кемеровские шахтеры готовы возобновить свою забастовку.