Тенденция наследования семейного дела была логична, понятие «семейный бизнес» родилось неспроста. Да и в их стране преемственность имела большое значение[45]. Сложись его жизнь иначе, может, он бы и стал врачом, как мечтал отец. Ведь в детстве он восхищался им, видел в нем героя, достойный пример для подражания. Пока смерть матери не перечеркнула все.

Но Равит Вонграт не пал, ему запрещалось распадаться на части. Он не был ребенком, как Мин. На его плечах камнем лежали обязанности и люди, которые в нем нуждались. Некоторые справляются с болью, окунувшись с головой в работу. Его же отцу даже окунаться не пришлось, тот продолжил в том же духе, хотя возможно немного отчаяннее, чем прежде. Многие восхищались тем, как стойко известный доктор Вон-грат перенес семейную трагедию. И только Мин не оценил этой стойкости.

Отец имел право сделать свой выбор. Но и у него было право осуждать. Как взрослый он понимал, но как ребенок отказывался прощать.

– Я хочу встретиться со старыми знакомыми, которые здесь преподают, а также поздравить Лайта, если ты не против, – сказал отец после того, когда их сфотографировали.

Мин кивнул. Он не возражал. Он давно перестал быть против Лайта.

Прошло три недели с их пробуждения в номере отеля: на дворе тогда стоял уже день, и они вернулись в особняк в странной тишине. Мин сроду не чувствовал себя так некомфортно, как тогда. Обычно после несерьезной ночи с кем-либо к его горлу не подкатывало столь мерзкое ощущение. Он всегда знал, чего хочет, а отношения с другими людьми воспринимал как взаимовыгодные сделки. Поэтому привык не жалеть о принятых решениях, ведь тщательно их обдумывал.

Однако, что бы Мин ни планировал насчет Лайта, все его замыслы превращались в беспорядок – будто он стоит в эпицентре разбушевавшейся стихии и разлетается на осколки. Все выглядело так, словно он что-то сломал в механизме их отношений.

Когда они добрались до дверей своих спален, Мин все же окликнул парня:

– По поводу утра…

Лайт обернулся. Его взгляд остановил слова, так и норовившие сорваться с губ.

– Давно я таких глупостей не совершал спьяну. Думал, это осталось в прошлом. – Лайт как-то глупо улыбнулся и покачал головой. А мозг Мина уцепился лишь за слово «глупость».

– Я сам настоял.

– Все нормально. Это всего лишь поцелуй, – пожал плечами Лайт. – Может, это даже к лучшему. Теперь знаю, что и мне не чужды физические желания, и Май может оставить меня в покое. Хотя… зачем я вообще об этом говорю? – Парень цокнул, точно корил себя за чрезмерную откровенность.

– И что это значит? – Мин злился на самого себя за то, что спрашивает это.

Лайт открыл дверь своей комнаты, не отрывая от него свой бесстрастный взгляд.

– Просто не бери в голову, как поступаешь с клиентками у Мары, окей? – и, кинув на прощание улыбку, оставил его одного в коридоре.

Мина ударили его же оружием. Ему как бы сказали: «Ты воспринимаешь произошедшее слишком серьезно, расслабься!» И правда, сколько таких глупостей обычно происходят в пьяных компаниях? Легче забыть и двигаться дальше.

Тем не менее он знал, что сделал это специально.

Постель прогнулась под весом тела. Ситуация только усложнилась, когда Мин нашел ответ на вопрос, который так его мучал. Ведь теперь стало понятно: его чувства подтвердились, но другой человек в них не заинтересован. Такое с ним происходило впервые, и он не был в восторге от своего положения. Мин прогнулся, как его кровать прямо сейчас.

Последующие три недели он пытался выстроить наилучшую схему поведения, но очевидная отрешенность Лайта, который, казалось бы, вообще не думал о случившемся, замедляла процесс.

Мин предпочел бы некую неловкость между ними, чем откровенное равнодушие. Но Лайт напоминал застывшую водную гладь: даже если бросишь в нее камень, в ответ – ни всплеска. Будто бы выстроил вокруг себя стену, которая машинально отбрасывала назад любую возможность повторного физического контакта с ним.

Не будь это Лайт, а кто-то другой, Мин бы решил, что этому человеку присуще легкомысленное поведение. Однако этот парень не заводил отношений (да даже интрижек!), но при этом так просто снес их поцелуй. Это открытие подействовало на него угнетающе.

Они продолжали ездить вместе на последние занятия, обедать в университетской столовой, общаться дома, но все же он чувствовал, что Лайт намеренно отдалил себя от него.

Ранее Мин злился, что докторишка так легко приблизился к нему. А сейчас не выносил и мысли, что Лайт так же непринужденно и отступил. Пусть даже на шаг. Привязанности опасны – он это выучил. И старался их минимизировать. Лучше привязываться к вещам, чем к людям. Вещи несложно заменить, а вот людей…

Спустя неделю Мин объявился в баре Мары. Последние дни порочный круг, состоящий из подготовки к выпускному диплому и размышлений о намерениях в отношении Лайта, слишком его изнурил.

Но в этот раз тщательное размышление не помогало. Оно все усугубляло. Мыслей было так много, что в итоге они спутались настолько, что превратились в клубок без начала и конца, который не давал спокойно жить. Невидимый груз мешал дышать.

Мара всегда была полна свободы и простоты. В данный момент ему не хватало именно этого, поэтому он отправился к ней в надежде заполучить это состояние.

– Какие люди! Наконец ты вспомнил обо мне, Вонграт, – поприветствовала Мара, когда он нашел ее в кабинете.

– Если не забыла, у меня выпуск на носу.

– Ах, какой ты прилежный студент. Ну что, готов приступить к работе с папочкой?

Мара знала, что он ожидал этого момента все эти годы как приговоренный к казне.

– Весь горю от нетерпения! – выплюнул он, упав на диван.

– Чувствую, тебе надо выговориться. И выпить. Делюсь из личных запасов, не для клиентов. – Девушка встала, подошла к одному из шкафов и вытащила бутылку виски, дорогого и изысканного. Маре были хорошо известны его вкусы. Она наполнила два стакана, чтобы составить компанию, и протянула ему один.

– Как ты? Не возобновила игру? – Мин поинтересовался в надежде отвлечься от собственного кавардака в голове.

– Искушение мелькало, но я бываю и хорошей девочкой. Держу данное тебе слово. Ты не хочешь верить, что история с тобой многому меня научила. Я, конечно, люблю риск и сложности, но такие передряги с реальным насилием не для меня. Я предпочитаю словесную борьбу, а не с пушкой у головы.

– А я прям жаждал этого!

– Вот поэтому нужно быть последней идиоткой, чтобы повторить твой опыт, – хмыкнула Мара.

Для нее было важно оставаться победительницей. А теперь, похоже,