— Кого он подозревает? — напряженно спросила Эльда. Она сняла шлем и подшлемник, дабы остудить вспотевшую голову, и косы развернулись тугими пружинами и упали на спину воительницы. Освещенная лунным светом, сельо была особенно хороша. Оборотень так залюбовался, что не сразу ответил.

— А? Прости, задумался. Сатарф не передал. Сама понимаешь, в лесах слишком много ушей для такой громкой почты. Говорится лишь, что предатель весьма осведомлен о цели твоей дочери, как могут быть лишь приближенные. Или те, кому по статусу положено.

— Верховная! — сжала кулаки царица. — Так и чувствовало мое сердце, что эта дрянь пакость задумала! Боги небесные, почему я согласилась? Где были мои хваленые ум и проницательность? И где была Рагана, почему не отговорила?

Эльда запрокинула голову к небу, с ненавистью глядя на луну, проглядывавшую сквозь ветви. Что же делать? Возвращаться и устранять зарвавшуюся стерву, прежде вытряся из нее правду? Или спасать любимого от неминуемой смерти? Кто, как не она, царица предвечных сельо, может договориться с драконами Смерти и выкупить жизнь одного искалеченного демона?

Он так близко — не владыка, нет, они с ним равны и по власти, и по духу, но — путеводная звезда ее сердца, дыхание ее оставшейся жизни.

Она, сельо, изменившаяся для своего избранника душой и телом, чувствовала его на любом расстоянии, как «солнечный цветок», поворачивающийся за дневным светилом в любую погоду.

Ее сердце разрывалось пополам, по щекам текли слезы.

Если она пойдет за Сатарфом, то может потерять дочь.

Если она вернется спасать дочь — потеряет любимого, а вместе с ним и жизнь.

Волкодлак лежал у ее ног и даже слегка вздремнул — путь предстоял дальний, то ли вперед, то ли в обратную сторону — без разницы, и его звериная ипостась использовала каждый момент отдыха. Но его чуткое ухо ловило малейший шорох.

Он приоткрыл глаз, когда едва слышно прошелестела трава, и тут же распахнул второй. Царица, казалось, сошла с ума: она вдруг легла на землю, лицом к небу, и замерла, раскинув руки и закрыв глаза, а через минуту от ее лба, сердца, ладоней и живота крестом заструился перламутровый свет. В метре от земли лучи начали закручиваться вокруг центрального, изливавшегося от сердца, образуя расширяющуюся воронку, а внутри формировался светящийся кокон.

Оборотень затаил дыхание. Впервые ему довелось наблюдать магию сельо. Но теперь-то их точно заметят: либо сама Лойт, либо вампиры — граница с кланом Неупокоенных проходила совсем рядом.

Между тем кокон, достигший внушительных размеров, треснул, и из него выпорхнула полупрозрачная «бабочка» — тонкая, похожая на Эльду женская фигура с крыльями. То ли привидение, то ли лунный дух, — с такими существами оборотень еще не сталкивался.

— Лети к моей дочери. К Аэлике! — приказала ей царица, с усилием подняв ладони и сделав странный жест, словно вырывала что-то из сердца.

«Бабочка» кивнула, улыбнулась и махнула призрачными крыльями, в мгновение ока исчезнув из поля зрения. Даже острые глаза оборотня не смогли уловить направление ее движения.

Рука царицы легла на его загривок.

— Пора в путь, Грир.

Голос ее был таким тусклым и безжизненным, а ладонь столь холодна, что сердце зверя пропустило удар. Но запах женщины не изменился, она выглядела и пахла точно так же, как раньше, только тело словно остыло и глаза потеряли блеск.

— Что это было? — спросил оборотень.

— Магия? — царица иронично вздернула бровь.

Оборотень попятился. Уж он-то наслушался о нерожденной сверхзвериной ипостаси Эльды, даже нанюхался, когда ее обращение едва не состоялось. Но то существо, которое прорастало в Эльде, далеко ушло после близости самки с ее избранником. Там была другая магия. Что же сейчас?

— Ты шуток не шути, царица. Мы их не понимаем, знаешь ли.

— Это наша древняя магия сельо, и она древнее, чем пришедшая от Лунной богини. Изначальная, присущая только женщинам, тебе не понять. Мы можем разделять душу, отправлять ее часть с любимым существом, чтобы хранить и оберегать. Так как я сельо лишь наполовину, это таинство дается мне с трудом и отнимает жизненные силы. Даже чистокровные сельо редко им пользуются: заклинание снижает боевые качества, потому что сейчас мое внимание раздвоено. А если «берегине» понадобится спасти хранимого, то она может потребовать от меня все силы, и даже перетянуть тело в самый неподходящий момент, например в бою.

— Но ты рискнула.

— А что делать? — печально улыбнулась Эльда. — Возвращайся, Грир.

— То есть как? — возмутился оборотень. — Получается, я зря лапы мозолил?

— Почему же? Ты доставил меня куда нужно. Теперь ты возвращаешься, а я продолжаю путь. К драконам тебе все равно нет хода. А твоя помощь может мне еще понадобиться в столице.

— Ну уж нет. Меня стая не примет, если клятву нарушу. Хочешь, чтобы меня растерзали? Это не такая благородная смерть, как при исполнении… Лучше уж драконы…

— Будь неладен тот момент, когда я взяла вас, блохастых, под опеку! — вспылила царица. — Ты смеешь оспаривать мои приказы?

Волкодлак, мотнув лобастой башкой, попятился в кусты. Молодая она еще, хоть и вожак, не все законы знает: стая превыше всего. Превыше даже вожака. Но сейчас, впервые за многие столетия, жизнь стаи зависит именно от этой хрупкой лунной царицы, и Грир обязан сохранить ее любой ценой.

* * *

С Верховной жрицей у нас было оговорено, что в случае нападения на Дьяра и невозможности иной защиты, я уведу его Лунным мостом в главный храм, располагавшийся в столице Серых холмов. Лунный мост — это просто эффектный портал, соединяющий жрицу с тем храмом Лойт, куда бессмертная позовет или позволит войти. Обычно это ближайший дом богини, либо центральный, в случае особой миссии жрицы.

Центральный портал всегда выводил в огромный круглый зал с резными колоннами по окружности и алтарем по центру. На первый взгляд и даже на ощупь он представлял круглую беломраморную площадку с широким бортиком, высотой по колено. На краю бортика и сидела статуя богини. Иногда, впрочем, и стояла, и тогда нужно было приготовиться к плохой встрече.

В центре алтаря и оказывался прошедший по мосту. А там уже как повезет: если богиня была благосклонна, то под ногами прошедшей порталом жрицы оставался ровный и твердый пол. Но если богиня гневалась, то вместо площадки гостья с головой уходила в воду, иногда ядовитую.

Так вот, в этот раз я ухнула даже не в ядовитый бассейн, а в колодец с вязкой тиной, мгновенно затянувшей меня с головой. Я умела задерживать дыхание под водой, но от неожиданности захлебнулась жижей и быстро потеряла сознание, успев лишь подумать, что на этот раз шутка Лойт чересчур грязна. Если, конечно, это богиня любви подстроила этакую пакость.

Я лежала щекой на грязной бугристой поверхности.

Холодно и душно. В нос забилась пыль, пахло землей, плесенью и затхлостью. Опять подземелье?