В восемнадцатом и девятнадцатых веках вооруженные силы являлись излюбленным местом службы английской, прусской и российской аристократии; правда, к германской католической аристократии, включая баварскую и вестфальскую это относилось в значительно меньшей степени. К середине девятнадцатого века примерно половина армейских и флотских офицеров Британии происходила из аристократии или джентри, хотя определить точные границы последней из упомянутых групп не так просто. Если офицер, сын баронета или землевладельца, несомненно являлся «джентри», следует ли отнести к этой же группе сына этого офицера, безземельного дворянина, или же его следует отнести к служащим или просто к среднему классу? По мнению Дэвида Кэннедина, «в начале 1870-х годов в офицерском корпусе по-прежнему преобладали представители высшего класса», однако произошедшее в 1870 г. упразднение системы покупки офицерских званий значительно содействовало уменьшению числа аристократов среди офицеров. В канун Первой мировой войны даже среди генералов всего 35–40 процентов составляли титулованная знать или джентри[317].

Точное сопоставление Англии и России существенно затрудняется терминологическими проблемами. Российское столбовое дворянство, численность которого к 1897 г. составляла не менее миллиона человек, по большей части состояло из людей, которых в Англии отнесли бы к среднему классу, мелким клеркам, или, во многих случаях, к фермерам. Тем не менее, данные, в соответствии с которыми в канун Крымской войны из десяти русских офицеров девять были дворянами, тогда как в 1913 г. дворяне составляли всего лишь половину российского офицерства, свидетельствуют о том, что в последние десятилетия господства старого режима в составе офицерского корпуса происходили значительные перемены. В России наиболее отчетливо проявился наблюдавшийся во всей Европе процесс, в результате которого в различных частях армии утверждались различные социальные группы. Высшая аристократия прежде всего монополизировала три гвардейских кавалерийских полка и три полка гвардейской инфантерии. Офицеры прочих гвардейских полков были менее знатного происхождения. То же относится и к артиллерийским частям. Сравнительно низкий престиж образования в России и его сравнительно малая распространенность отразились на артиллерии. При отсутствии в России широко образованного среднего класса, артиллеристы, род деятельности которых требовал превосходного владения специальными знаниями, зачастую были выходцами из относительно привилегированных кругов дворянства или из русско-немецких семейств. Даже в 1914 г. артиллерийские офицеры, подобно гвардейцам, довольно пренебрежительно относились к офицерам пехотных строевых полков, которые, даже и в мирное время, в большинстве своем были потомками крепостных крестьян[318].

В Пруссии, как и в России, в 1860-х годах в офицерском корпусе преобладали дворяне, а к 1913 г. среди офицеров насчитывалось уже 70 процентов не-дворян. Подобно тому, как это происходило в Британии и в России, прусские аристократы монополизировали определенные полки. Наиболее престижным в армиях всех трех стран считалось положение офицера трех кавалерийских полков: Лейб-Гвардейского в Англии, Кавалергардского в России и Garde du Corps[319] в Пруссии. При этом в Пруссии подавляющее большинство офицеров не-дворян происходило из благополучных и образованных семейств, главы которых были чиновниками или занимались коммерцией. Даже в 1888 г. 28 процентов прусских офицеров являлись выпускниками университетов. Ускорившийся после 1870 г. процесс слияния взглядов и ценностей прусского высшего класса и верхушки среднего, не говоря уже о социализации кадетов, происходившей в пределах самой армии, способствовали тому, что офицерский корпус Пруссии был более однородным и куда более аристократическим по общему тону, чем в императорской России перед ее закатом[320].

Относительное снижение влияния аристократии на офицерский корпус можно связать либо с тем, что вооруженные силы слишком разрослись и аристократия была уже не в состоянии сохранять монополию над ними, либо с тем, что представители высшего класса утолили свою тягу к военной службе. Если последнее предположение соответствует истине, его можно счесть признаком того, что аристократия становилась более современной: она перестала быть замкнутой военной кастой, обратив наконец свое внимание на бесчисленные новые возможности, предоставляемые развивающейся экономикой и общественной деятельностью. Разумеется, автор данной книги не в состоянии проследить все те карьеры, которые избирали десятки тысяч европейских аристократов. Пожалуй, это вообще за пределами чьих-либо возможностей, так как — особенно в случае с Россией — мы не располагаем достоверной статистической информацией, на основании которой можно сделать убедительные выводы и обобщения. Даже относительно Англии и Германии существует подозрение, что авторы генеалогических трудов склонны упоминать традиционные, признанные и престижные поприща, и при этом обходить молчанием виды деятельности более современные и связанные с требованиями жизни. Тем не менее, доступные нам свидетельства подтверждают, что образцы построения успешной карьеры, которым до 1914 г. следовали представители аристократии и нетитулованного дворянства, претерпели некоторые изменения, хотя эти изменения не были резкими или безоговорочными.